Глава вторая («Евгений Онегин», Пушкин А.С.)
Глава вторая, роман в стихах «Евгений Онегин» (1831 г.) русского поэта Пушкина Александра Сергеевича (1799 – 1837).
Во второй главе 40 строф. В главе 2 описывается семейство Лариных (Татьяна Ларина, Ольга Ларина, Родители сестер Лариных). Евгений Онегин знакомится с Владимиром Ленским.
Оглавление
O rus!...
Hor.
О Русь![ 1 ]
I.
Деревня, где скучал Евгений,
Была прелестный уголок;
Там друг невинных наслаждений
Благословить бы небо мог.
Господский дом уединенный,
Горой от ветров огражденный,
Стоял над речкою. Вдали
Пред ним пестрели и цвели
Луга и нивы золотые,
Мелькали сёлы; здесь и там
Стада бродили по лугам,
И сени расширял густые
Огромный, запущённый сад,
Приют задумчивых Дриад[ 2 ].
II.
Почтенный замок был построен,
Как замки строиться должны:
Отменно прочен и спокоен
Во вкусе умной старины.
Везде высокие покои,
В гостиной штофные[ 3 ] обои,
Царей портреты на стенах,
И печи в пестрых изразцах[ 4 ].
Всё это ныне обветшало,
Не знаю право почему;
Да, впрочем, другу моему
В том нужды было очень мало,
Затем что он равно зевал
Средь модных и старинных зал.
III.
Он в том покое поселился,
Где деревенский старожил
Лет сорок с ключницей[ 5 ] бранился,
В окно смотрел и мух давил.
Все было просто: пол дубовый,
Два шкафа, стол, диван пуховый,
Нигде ни пятнышка чернил.
Онегин шкафы отворил:
В одном нашел тетрадь расхода,
В другом наливок целый строй,
Кувшины с яблочной водой
И календарь осьмого года[ 6 ];
Старик, имея много дел,
В иные книги не глядел.
IV.
Один среди своих владений,
Чтоб только время проводить,
Сперва задумал наш Евгений
Порядок новый учредить.
В своей глуши мудрец пустынный,
Ярем[ 7 ] он барщины[ 8 ] старинной
Оброком[ 9 ] легким заменил;
И раб судьбу благословил.
Зато в углу своем надулся,
Увидя в этом страшный вред,
Его расчетливый сосед.
Другой лукаво улыбнулся,
И в голос все решили так,
Что он опаснейший чудак.
V.
Сначала все к нему езжали;
Но так как с заднего крыльца
Обыкновенно подавали
Ему донского жеребца,
Лишь только вдоль большой дороги
Заслышит их домашни дроги[ 10 ], —
Поступком оскорбясь таким,
Все дружбу прекратили с ним.
«Сосед наш неуч, сумасбродит,
Он фармазон[ 11 ]; он пьет одно
Стаканом красное вино;
Он дамам к ручке не подходит;
Все да да нет; не скажет да-с
Иль нет-с». Таков был общий глас.
VI.
В свою деревню в ту же пору
Помещик новый прискакал
И столь же строгому разбору
В соседстве повод подавал.
По имени Владимир Ленской,
С душою прямо геттингенской[ 12 ],
Красавец, в полном цвете лет,
Поклонник Канта[ 13 ] и поэт.
Он из Германии туманной
Привез учености плоды:
Вольнолюбивые мечты,
Дух пылкий и довольно странный,
Всегда восторженную речь
И кудри черные до плеч.
Художник Белюкин Д. А.
VII.
От хладного разврата света
Еще увянуть не успев,
Его душа была согрета
Приветом друга, лаской дев.
Он сердцем милый был невежда,
Его лелеяла надежда,
И мира новый блеск и шум
Еще пленяли юный ум.
Он забавлял мечтою сладкой
Сомненья сердца своего;
Цель жизни нашей для него
Была заманчивой загадкой,
Над ней он голову ломал
И чудеса подозревал.
VIII.
Он верил, что душа родная
Соединиться с ним должна,
Что, безотрадно изнывая,
Его вседневно ждет она;
Он верил, что друзья готовы
За честь его приять оковы,
И что не дрогнет их рука
Разбить сосуд клеветника[ 14 ];
Что есть избранные судьбами,
Людей священные друзья;
Что их бессмертная семья
Неотразимыми лучами,
Когда-нибудь, нас озарит
И мир блаженством одарит.
IX.
Негодованье, сожаленье,
Ко благу чистая любовь[ 15 ]
И славы сладкое мученье
В нем рано волновали кровь.
Он с лирой странствовал на свете;
Под небом Шиллера[ 16 ] и Гете[ 17 ]
Их поэтическим огнем
Душа воспламенилаcь в нем.
И Муз возвышенных искусства,
Счастливец, он не постыдил;
Он в песнях гордо сохранил
Всегда возвышенные чувства,
Порывы девственной мечты
И прелесть важной простоты.
X.
Он пел любовь, любви послушный,
И песнь его была ясна,
Как мысли девы простодушной,
Как сон младенца, как луна
В пустынях неба безмятежных,
Богиня тайн и вздохов нежных.
Он пел разлуку и печаль,
И нечто, и туманну даль,
И романтические розы;
Он пел те дальные страны,
Где долго в лоно тишины
Лились его живые слезы;
Он пел поблеклый жизни цвет
Без малого в осьмнадцать лет.
XI.
В пустыне, где один Евгений
Мог оценить его дары,
Господ соседственных селений
Ему не нравились пиры;
Бежал он их беседы шумной.
Их разговор благоразумный
О сенокосе, о вине,
О псарне, о своей родне,
Конечно, не блистал ни чувством,
Ни поэтическим огнем,
Ни остротою, ни умом,
Ни общежития искусством;
Но разговор их милых жен
Гораздо меньше был умен.
XII.
Богат, хорош собою, Ленской
Везде был принят как жених;
Таков обычай деревенской;
Все дочек прочили своих
За полурусского соседа;
Взойдет ли он, тотчас беседа
Заводит слово стороной
О скуке жизни холостой;
Зовут соседа к самовару,
А Дуня разливает чай,
Ей шепчут: «Дуня, примечай!»
Потом приносят и гитару:
И запищит она (бог мой!).
Приди в чертог ко мне златой!..[ 18 ]
XIII.
Но Ленский, не имев конечно
Охоты узы брака несть,
С Онегиным желал сердечно
Знакомство покороче свесть.
Они сошлись. Волна и камень,
Стихи и проза, лед и пламень
Не столь различны меж собой.
Сперва взаимной разнотой
Они друг другу были скучны;
Потом понравились; потом
Съезжались каждый день верхом,
И скоро стали неразлучны.
Так люди (первый каюсь я)
От делать нечего друзья.
XIV.
Но дружбы нет и той меж нами.
Все предрассудки истребя[ 19 ],
Мы почитаем всех нулями,
А единицами — себя.
Мы все глядим в Наполеоны;
Двуногих тварей миллионы
Для нас орудие одно;
Нам чувство дико и смешно.
Сноснее многих был Евгений;
Хоть он людей конечно знал
И вообще их презирал, —
Но (правил нет без исключений)
Иных он очень отличал
И вчуже чувство уважал.
XV.
Он слушал Ленского с улыбкой.
Поэта пылкий разговор,
И ум, еще в сужденьях зыбкой,
И вечно вдохновенный взор, —
Онегину всё было ново;
Он охладительное слово
В устах старался удержать
И думал: глупо мне мешать
Его минутному блаженству;
И без меня пора придет;
Пускай покамест он живет
Да верит мира совершенству;
Простим горячке юных лет
И юный жар и юный бред.
XVI.
Меж ими всё рождало споры
И к размышлению влекло:
Племен минувших договоры[ 20 ],
Плоды наук, добро и зло,
И предрассудки вековые,
И гроба тайны роковые,
Судьба и жизнь в свою чреду,
Все подвергалось их суду.
Поэт в жару своих суждений
Читал, забывшись, между тем
Отрывки северных поэм[ 21 ],
И снисходительный Евгений,
Хоть их не много понимал,
Прилежно юноше внимал.
XVII.
Но чаще занимали страсти
Умы пустынников моих.
Ушед от их мятежной власти,
Онегин говорил об них
С невольным вздохом сожаленья.
Блажен, кто ведал их волненья
И наконец от них отстал;
Блаженней тот, кто их не знал,
Кто охлаждал любовь — разлукой,
Вражду — злословием; порой
Зевал с друзьями и с женой,
Ревнивой не тревожась мукой,
И дедов верный капитал
Коварной двойке не вверял[ 22 ].
XVIII.
Когда прибегнем мы под знамя
Благоразумной тишины,
Когда страстей угаснет пламя
И нам становятся смешны
Их своевольство иль порывы
И запоздалые отзывы, —
Смиренные не без труда,
Мы любим слушать иногда
Страстей чужих язык мятежный,
И нам он сердце шевелит.
Так точно старый инвалид[ 23 ]
Охотно клонит слух прилежный
Рассказам юных усачей,
Забытый в хижине своей.
XIX.
Зато и пламенная младость
Не может ничего скрывать.
Вражду, любовь, печаль и радость
Она готова разболтать.
В любви считаясь инвалидом,
Онегин слушал с важным видом,
Как, сердца исповедь любя,
Поэт высказывал себя;
Свою доверчивую совесть
Он простодушно обнажал.
Евгений без труда узнал
Его любви младую повесть,
Обильный чувствами рассказ,
Давно не новыми для нас.
XX.
Ах, он любил, как в наши лета
Уже не любят; как одна
Безумная душа поэта
Еще любить осуждена:
Всегда, везде одно мечтанье,
Одно привычное желанье,
Одна привычная печаль.
Ни охлаждающая даль,
Ни долгие лета разлуки,
Ни музам данные часы,
Ни чужеземные красы,
Ни шум веселий, ни Науки
Души не изменили в нем,
Согретой девственным огнем.
XXI.
Чуть отрок, Ольгою плененный,
Сердечных мук еще не знав,
Он был свидетель умиленный
Ее младенческих забав;
В тени хранительной дубравы
Он разделял ее забавы,
И детям прочили венцы[ 24 ]
Друзья соседы, их отцы.
В глуши, под сению смиренной,
Невинной прелести полна,
В глазах родителей, она
Цвела как ландыш потаенный,
Не знаемый в траве глухой
Ни мотыльками, ни пчелой.
XXII.
Она поэту подарила
Младых восторгов первый сон,
И мысль об ней одушевила
Его цевницы[ 25 ] первый стон.
Простите, игры золотые!
Он рощи полюбил густые,
Уединенье, тишину,
И Ночь, и Звезды, и Луну,
Луну, небесную лампаду,
Которой посвящали мы
Прогулки средь вечерней тьмы,
И слезы, тайных мук отраду…
Но нынче видим только в ней
Замену тусклых фонарей.
XXIII.
Всегда скромна, всегда послушна,
Всегда как утро весела,
Как жизнь поэта простодушна,
Как поцелуй любви мила,
Глаза как небо голубые;
Улыбка, локоны льняные,
Движенья, голос, легкий стан,
Всё в Ольге… но любой роман
Возьмите и найдете верно
Ее портрет: он очень мил,
Я прежде сам его любил,
Но надоел он мне безмерно.
Позвольте мне, читатель мой,
Заняться старшею сестрой.
XXIV.
Ее сестра звалась Татьяна…[ 26 ]
Впервые именем таким
Страницы нежные романа
Мы своевольно освятим.
И что ж? оно приятно, звучно;
Но с ним, я знаю, неразлучно
Воспоминанье старины
Иль девичьей[ 27 ]! Мы все должны
Признаться: вкусу очень мало
У нас и в наших именах
(Не говорим уж о стихах);
Нам просвещенье не пристало
И нам досталось от него
Жеманство, — больше ничего.
XXV.
Итак, она звалась Татьяной.
Ни красотой сестры своей,
Ни свежестью ее румяной
Не привлекла б она очей.
Дика, печальна, молчалива,
Как лань лесная боязлива,
Она в семье своей родной
Казалась девочкой чужой.
Она ласкаться не умела
К отцу, ни к матери своей;
Дитя сама, в толпе детей
Играть и прыгать не хотела
И часто целый день одна
Сидела молча у окна.
XXVI.
Задумчивость, ее подруга
От самых колыбельных дней,
Теченье сельского досуга
Мечтами украшала ей.
Ее изнеженные пальцы
Не знали игл; склонясь на пяльцы,
Узором шелковым она
Не оживляла полотна.
Охоты властвовать примета,
С послушной куклою дитя
Приготовляется шутя
К приличию, закону света,
И важно повторяет ей
Уроки маминьки своей.
XXVII.
Но куклы даже в эти годы
Татьяна в руки не брала;
Про вести города, про моды
Беседы с нею не вела.
И были детские проказы
Ей чужды; страшные рассказы
Зимою в темноте ночей
Пленяли больше сердце ей.
Когда же няня собирала
Для Ольги на широкий луг
Всех маленьких ее подруг,
Она в горелки[ 28 ] не играла,
Ей скучен был и звонкий смех,
И шум их ветреных утех.
XXVIII.
Она любила на балконе
Предупреждать зари восход,
Когда на бледном небосклоне
Звезд исчезает хоровод,
И тихо край земли светлеет,
И, вестник утра, ветер веет,
И всходит постепенно день.
Зимой, когда ночная тень
Полмиром доле обладает,
И доле в праздной тишине,
При отуманенной луне,
Восток ленивый почивает,
В привычный час пробуждена
Вставала при свечах она.
XXIX.
Ей рано нравились романы;
Они ей заменяли все;
Она влюблялася в обманы
И Ричардсона[ 29 ] и Руссо.
Отец ее был добрый малый,
В прошедшем веке запоздалый;
Но в книгах не видал вреда;
Он, не читая никогда,
Их почитал пустой игрушкой
И не заботился о том,
Какой у дочки тайный том
Дремал до утра под подушкой.
Жена ж его была сама
От Ричардсона без ума.
XXX.
Она любила Ричардсона
Не потому, чтобы прочла,
Не потому, чтоб Грандисона
Она Ловласу предпочла[ 30 ]
Но в старину княжна Алина,
Ее московская кузина[ 31 ],
Твердила часто ей об них.
В то время был еще жених
Ее супруг, но по неволе;
Она вздыхала о другом,
Который сердцем и умом
Ей нравился гораздо боле:
Сей Грандисон был славный франт,
Игрок и гвардии сержант[ 32 ].
XXXI.
Как он, она была одета
Всегда по моде и к лицу;
Но, не спросясь ее совета,
Девицу повезли к венцу.
И, чтоб ее рассеять горе,
Разумный муж уехал вскоре
В свою деревню, где она,
Бог знает кем окружена,
Рвалась и плакала сначала,
С супругом чуть не развелась;
Потом хозяйством занялась,
Привыкла и довольна стала.
Привычка свыше нам дана:
Замена счастию она[ 33 ]
XXXII.
Привычка усладила горе,
Неотразимое ничем;
Открытие большое вскоре
Ее утешило совсем:
Она меж делом и досугом
Открыла тайну, как супругом
Самодержавно управлять,
И всё тогда пошло на стать[ 34 ].
Она езжала по работам,
Солила на зиму грибы,
Вела расходы, брила лбы[ 35 ],
Ходила в баню по субботам,
Служанок била осердясь —
Все это мужа не спросясь.
XXXIII.
Бывало, писывала кровью
Она в альбомы нежных дев,
Звала Полиною Прасковью
И говорила нараспев,
Корсет носила очень узкий,
И русский Н как N французский
Произносить умела в нос;
Но скоро все перевелось;
Корсет, Альбом, княжну Алину,
Стишков чувствительных тетрадь
Она забыла; стала звать
Акулькой прежнюю Селину
И обновила наконец
На вате шлафор[ 36 ] и чепец.
XXXIV.
Но муж любил ее сердечно,
В ее затеи не входил,
Во всем ей веровал беспечно,
А сам в халате ел и пил;
Покойно жизнь его катилась;
Под вечер иногда сходилась
Соседей добрая семья,
Нецеремонные друзья,
И потужить и позлословить
И посмеяться кой о чем.
Проходит время; между тем
Прикажут Ольге чай готовить,
Там ужин, там и спать пора,
И гости едут со двора.
XXXV.
Они хранили в жизни мирной
Привычки милой старины;
У них на масленице жирной
Водились русские блины;
Два раза в год они говели[ 37 ];
Любили круглые качели,
Подблюдны песни[ 38 ], хоровод;
В день Троицын, когда народ
Зевая слушает молебен,
Умильно на пучок зари[ 39 ]
Они роняли слезки[ 40 ] три;
Им квас как воздух был потребен,
И за столом у них гостям
Носили блюда по чинам[ 41 ].
XXXVI.
И так они старели оба.
И отворились наконец
Перед супругом двери гроба,
И новый он приял венец[ 42 ].
Он умер в час перед обедом,
Оплаканный своим соседом,
Детьми и верною женой
Чистосердечней, чем иной.
Он был простой и добрый барин,
И там, где прах его лежит,
Надгробный памятник гласит:
Смиренный грешник, Дмитрий Ларин,
Господний раб и бригадир[ 43 ]
Под камнем сим вкушает мир.
XXXVII.
Своим пенатам[ 44 ] возвращенный,
Владимир Ленский посетил
Соседа памятник смиренный,
И вздох он пеплу посвятил;
И долго сердцу грустно было.
«Poor Yorick![ 45 ] — молвил он уныло, —
Он на руках меня держал.
Как часто в детстве я играл
Его Очаковской медалью![ 46 ]
Он Ольгу прочил за меня,
Он говорил: дождусь ли дня?..»
И, полный искренней печалью,
Владимир тут же начертал
Ему надгробный мадригал[ 47 ].
XXXVIII.
И там же надписью печальной
Отца и матери, в слезах,
Почтил он прах патриархальный…
Увы! на жизненных браздах
Мгновенной жатвой поколенья,
По тайной воле провиденья,
Восходят, зреют и падут;
Другие им вослед идут…
Так наше ветреное племя
Растет, волнуется, кипит
И к гробу прадедов теснит.
Придет, придет и наше время,
И наши внуки в добрый час
Из мира вытеснят и нас!
XXXIX.
Покамест упивайтесь ею,
Сей легкой жизнию, друзья!
Ее ничтожность разумею,
И мало к ней привязан я;
Для призраков закрыл я вежды;
Но отдаленные надежды
Тревожат сердце иногда:
Без неприметного следа
Мне было б грустно мир оставить.
Живу, пишу не для похвал;
Но я бы, кажется, желал
Печальный жребий свой прославить,
Чтоб обо мне, как верный друг,
Напомнил хоть единый звук.
XL.
И чье-нибудь он сердце тронет;
И, сохраненная судьбой,
Быть может, в Лете[ 48 ] не потонет
Строфа, слагаемая мной;
Быть может (лестная надежда!),
Укажет будущий невежда
На мой прославленный портрет
И молвит: то-то был поэт!
Прими ж мои благодаренья,
Поклонник мирных Аонид[ 49 ],
О ты, чья память сохранит
Мои летучие творенья,
Чья благосклонная рука
Потреплет лавры[ 50 ] старика!
Примечания
↑ 1) Эпиграфы ко II главе:
"О, деревня!" Гораций — Из "Сатир" (кн. II, ст. VI)
О Русь! — Каламбур Пушкина, основанный на сходстве слов "rus" (деревня) и "Русь".
↑ 2) Дриады — в древнегреческой мифологии лесные духи, нимфы деревьев.
↑ 3) Штоф — тканая шелковая обивочная материя.
↑ 4) Изразцы — декоративные плитки из обожженной глины, покрытые цветной глазурью.
↑ 5) Ключница (ключник) — в старину: слуга, ведающий продовольственными запасами имения, дома, хранитель ключей.
↑ 6) "И календарь осьмого года" — Имеется в виду ежегодно издаваемый адрес-календарь. Полное его название "Месяцеслов с росписью чиновных особ или Общий штат Российской империи на 1808 год".
↑ 7) Ярем — ярмо.
↑ 8) Барщина — бесплатный труд на барина.
↑ 9) Оброк — принудительный натуральный или денежный сбор с крестьян, взимавшийся помещиком или государством при крепостном праве.
Имеется в виду, что Евгений Онегин заменил старую обязанность крепостных крестьян в виде барщины (бесплатный труд) на считавшийся в тот период современный оброк. При оброке крестьяне отдавали барину только часть заработанного. Излишки же крестьяне могли оставлять себе.
↑ 10) Дроги — удлинённая повозка без кузова.
Имеется в виду, что Евгений Онегин избегал встреч с соседями и незаметно уезжал, как только слышал что кто-либо едет к нему в гости.
↑ 11) Фармазон — искаженное от франкмасон, т. е. член любой масонской ложи (см. Масонство), которые в 1821 году были в России запрещены Александром I, но здесь в значении "вольнодумец".
↑ 12) "С душою прямо геттингенской" — Геттинген — город в Германии, известный своим университетом, профессора которого воспитывали в питомцах приверженность немецкой идеалистической философии и критическое отношение к существующим порядкам.
↑ 13) "Поклонник Канта" — Кант Иммануил (1724 – 1804) — немецкий философ.
↑ 14) "Сосуд клеветника" — Имеется в виду замысел.
↑ 15) "Ко благу чистая любовь" — Перефразировка стихов из "Уныния" князя Петра Вяземского.
↑ 16) Шиллер Фридрих (1759 – 1805) — немецкий поэт.
↑ 17) Гёте Иоганн Вольфганг (1749 – 1832) — немецкий поэт.
↑ 18) "Приди в чертог ко мне златой!" — из первой части Днепровской русалки. (Прим. А. С. Пушкина). Строка из арии Лесты из оперной тетралогии Ф. Кауера «Леста или Днепровская русалка», поставленной в России.
↑ 19) "Все предрассудки истребя" — Истребление предрассудков (предубеждений, суеверия, ложных взглядов) — один из лозунгов Просвещения.
↑ 20) "Племен минувших договоры" — То есть трактат Ж.-Ж. Русо "Об общественном договоре".
↑ 21) "Отрывки северных поэм" — Имеются в виду отрывки из поэм "Оссиана, сына Фингала" Д. Макферсона.
↑ 22) "Коварной двойке не вверял" — не предавался карточной игре.
↑ 23) Инвалид — ветеран (в языке начала XIX века).
↑ 24) "Прочили венцы" — хотели поженить.
↑ 25) Цевница — свирель, дудочка, символ идиллической поэзии.
↑ 26) Сладкозвучнейшие греческие имена, каковы, например: Агафон, Филат, Федора, Фекла и проч., употребляются у нас только между простолюдинами. (Прим. А. С. Пушкина).
↑ 27) Девичья — помещение для крепостных девушек в барском доме.
↑ 28) Горелки — подвижная игра.
↑ 29) Ричардсон (1689 – 1761) — английский писатель-сентименталист, автор широко известных романов ("Памела, или Вознагражденная добродетель", "Клариса Гарлоу" и "Грандисон"), которыми зачитывалась русская публика в конце XVIII – начале XIX вв.
↑ 30) "Чтоб Грандисона она Ловласу предпочла" — герои Ричардсона: дорбодетельный Грандисон и развратный соблазнитель Ловлас, ставшие именами нарицательными.
Грандисон и Ловлас, герои двух славных романов. (Прим. А. С. Пушкина).
↑ 31) Московская кузина — сатирическая маска, соединение провинциального щегольства и манерности.
↑ 32) Гвардии сержант — сатирическая маска (аналог московской кузины).
↑ 33) Привычка свыше нам дана: Замена счастию она. — Si j’avais la folie de croire encore au bonheur, je le chercherais dans l’habitude (Шатобриан). (Прим. А. С. Пушкина).
↑ 34) "Пошло на стать" — То есть пошло на лад.
↑ 35) "Брила лбы" — Отдавала своих крепостных в солдаты; новобранцам, годным к службе, брили волосы на лбу, не годным - на затылке.
↑ 36) Шлафор — халат, спальная одежда.
↑ 37) Говеть — поститься и посещать церковные службы, готовясь к исповеди и причастию.
↑ 38) "Подблюдны песни" — Старинные народные обрядовые песни; опустив в блюдо с водой свои кольца, девушки пели и по одному вынимали их; каждая песня предсказывала судьбу той, чье кольцо оказывалось вынутым.
↑ 39) "Умильно на пучок зари" — Заря или зоря - особая целебная трава, в праздник святой Троицы использовалась в ритуальных целях.
↑ 40) "Они роняли слезки" — То есть замаливали грехи.
↑ 41) "Носили блюды по чинам" — Старинный обычай (доживший в русской провинции до начала XIX века), согласно которому во время трапезы блюда раньше подносили тем, кто старше чином.
↑ 42) "Приял венец" — То есть умер.
↑ 43) Бригадир — военный чин V класса, промежуточный между армейским полковником и генерал-майором, существовал до конца XVIII века.
↑ 44) Пенаты — в древнеримской мифологии боги-хранители и покровители домашнего очага; родной дом.
↑ 45) Рооr Yorick — „Бедный Йорик“ — восклицание Гамлета над черепом шута. (См. Шекспира и Стерна. (Прим. А. С. Пушкина).
↑ 46) Очаковская медаль — ею награждались за взятие турецкой крепости Очаков в 1788 году.
↑ 47) Мадригал — здесь: стихотворение в виде надгробной надписи - эпитафии.
↑ 48) Лета — в древнегреческой мифологии река забвения, разделяющая царства живых и мертвых.
↑ 49) Аониды — в древнеримской мифологии музы, богини поэзии.
↑ 50) Лавры — венок из ветвей лавра, является символом победы, славы.
Дополнительно
📎 «Евгений Онегин» (справка о романе)
📚 «Евгений Онегин» (текст романа)
👤 Пушкин Александр Сергеевич (1799 – 1837)