Ссора Евгения Онегина и Владимира Ленского ("Евгений Онегин", Пушкин А.С.)

Ссора Евгения Онегина и Владимира Ленского — отрывок из романа в стихах «Евгений Онегин» (1831 г.) русского поэта Пушкина Александра Сергеевича (1799 – 1837). Ссора друзей, приведшая к трагической развязке, описана в строфах 29 – 45 главы пятой романа.

Друзья Евгений Онегин и Владимир Ленский прибыли на бал к семье Лариных. Евгения сажают напротив Татьяны Лариной, которая влюблена в Евгения Онегина. Евгений раздражен этим и решает сорвать свою злость на своем друге. Он приглашает на танец Ольгу Ларину, в которую влюблен Владимир. Весь вечер Евгений оказывает знаки внимания Ольге. Владимир Ленский ревнует и покидает бал.

Вскоре Владимир Ленский вызовет на дуэль Онегина. Онегин убьет на дуэли Ленского.

Художник И.Е. Репин, 1899 г.

Ссора Евгения Онегина и Владимира Ленского

(строфы 29 – 45, главы 5)

XXIX.

На миг умолкли разговоры;

Уста жуют. Со всех сторон

Гремят тарелки и приборы

Да рюмок раздается звон.

Но вскоре гости понемногу

Подъемлют общую тревогу.

Никто не слушает, кричат,

Смеются, спорят и пищат.

Вдруг двери настежь. Ленской входит,

И с ним Онегин. «Ах, творец! —

Кричит хозяйка: — Наконец!»

Теснятся гости, всяк отводит

Приборы, стулья поскорей;

Зовут, сажают двух друзей.

XXX.

Сажают прямо против Тани^{[ 42 ]},

И, утренней луны бледней

И трепетней гонимой лани,

Она темнеющих очей

Не подымает: пышет бурно

В ней страстный жар; ей душно, дурно;

Она приветствий двух друзей

Не слышит, слезы из очей

Хотят уж капать; уж готова

Бедняжка в обморок упасть;

Но воля и рассудка власть

Превозмогли. Она два слова

Сквозь зубы молвила тишком

И усидела за столом.

XXXI.

Траги-нервических явлений,

Девичьих обмороков, слез

Давно терпеть не мог Евгений:

Довольно их он перенес.

Чудак, попав на пир огромный,

Уж был сердит. Но, девы томной

Заметя трепетный порыв,

С досады взоры опустив,

Надулся он и, негодуя,

Поклялся Ленского взбесить

И уж порядком отомстить.

Теперь, заране торжествуя,

Он стал чертить в душе своей

Каррикатуры всех гостей.

XXXII.

Конечно, не один Евгений

Смятенье Тани видеть мог;

Но целью взоров и суждений

В то время жирный был пирог

(К несчастию, пересоленный)

Да вот в бутылке засмоленной,

Между жарким и блан-манже^{[ 43 ]},

Цимлянское^{[ 44 ]} несут уже;

За ним строй рюмок узких, длинных,

Подобно талии твоей,

Зизи^{[ 45 ]}, кристалл души моей,

Предмет стихов моих невинных,

Любви приманчивый фиал^{[ 46 ]},

Ты, от кого я пьян бывал!

XXXIII.

Освободясь от пробки влажной,

Бутылка хлопнула; вино

Шипит; и вот с осанкой важной,

Куплетом мучимый давно,

Трике встает; пред ним собранье

Хранит глубокое молчанье.

Татьяна чуть жива; Трике,

К ней обратясь с листком в руке,

Запел, фальшивя. Плески^{[ 47 ]}, клики

Его приветствуют. Она

Певцу присесть принуждена^{[ 48 ]};

Поэт же скромный, хоть великий,

Ее здоровье первый пьет

И ей куплет передает.

XXXIV.

Пошли приветы, поздравленья;

Татьяна всех благодарит.

Когда же дело до Евгенья

Дошло, то девы томный вид,

Ее смущение, усталость

В его душе родили жалость:

Он молча поклонился ей,

Но как-то взор его очей

Был чудно нежен. Оттого ли,

Что он и вправду тронут был,

Иль он, кокетствуя, шалил,

Невольно ль иль из доброй воли,

Но взор сей нежность изъявил:

Он сердце Тани оживил.

XXXV.

Гремят отдвинутые стулья;

Толпа в гостиную валит:

Так пчел из лакомого улья

На ниву шумный рой летит.

Довольный праздничным обедом

Сосед сопит перед соседом;

Подсели дамы к камельку;

Девицы шепчут в уголку;

Столы зеленые раскрыты^{[ 49 ]}:

Зовут задорных игроков

Бостон и ломбер^{[ 50 ]} стариков,

И вист, доныне знаменитый,

Однообразная семья,

Все жадной скуки сыновья.

XXXVI.

Уж восемь робертов^{[ 51 ]} сыграли

Герои виста; восемь раз

Они места переменяли;

И чай несут. Люблю я час

Определять обедом, чаем

И ужином. Мы время знаем

В деревне без больших сует:

Желудок — верный наш брегет;

И к стате я замечу в скобках,

Что речь веду в моих строфах

Я столь же часто о пирах,

О разных кушаньях и пробках,

Как ты, божественный Омир^{[ 52 ]},

Ты, тридцати веков кумир!

XXXVII. XXXVIII. XXXIX.

Но чай несут: девицы чинно

Едва за блюдечки взялись,

Вдруг из-за двери в зале длинной

Фагот и флейта раздались.

Обрадован музыки громом,

Оставя чашку чаю с ромом,

Парис окружных городков^{[ 53 ]},

Подходит к Ольге Петушков,

К Татьяне Ленский; Харликову,

Невесту переспелых лет,

Берет тамбовский мой поэт,

Умчал Буянов Пустякову,

И в залу высыпали все,

И бал блестит во всей красе.

XL.

В начале моего романа

(Смотрите первую тетрадь)

Хотелось вроде мне Альбана^{[ 54 ]}

Бал петербургский описать;

Но, развлечен пустым мечтаньем,

Я занялся воспоминаньем

О ножках мне знакомых дам.

По вашим узеньким следам,

О ножки, полно заблуждаться!

С изменой юности моей

Пора мне сделаться умней,

В делах и в слоге поправляться,

И эту пятую тетрадь

От отступлений очищать^{[ 55 ]}.

XLI.

Однообразный и безумный,

Как вихорь жизни молодой,

Кружится вальса вихорь шумный;

Чета мелькает за четой.

К минуте мщенья приближаясь,

Онегин, втайне усмехаясь,

Подходит к Ольге. Быстро с ней

Вертится около гостей,

Потом на стул ее сажает,

Заводит речь о том, о сем;

Спустя минуты две потом

Вновь с нею вальс он продолжает;

Все в изумленье. Ленский сам

Не верит собственным глазам.

XLII.

Мазурка раздалась. Бывало,

Когда гремел мазурки гром,

В огромной зале всё дрожало,

Паркет трещал под каблуком,

Тряслися, дребезжали рамы;

Теперь не то: и мы, как дамы,

Скользим по лаковым доскам.

Но в городах, по деревням

Еще мазурка сохранила

Первоначальные красы:

Припрыжки, каблуки, усы

Всё те же: их не изменила

Лихая мода, наш тиран,

Недуг новейших россиян.

XLIII. XLIV.

Буянов, братец мой задорный,

К герою нашему подвел

Татьяну с Ольгою; проворно

Онегин с Ольгою пошел;

Ведет ее, скользя небрежно,

И наклонясь ей шепчет нежно

Какой-то пошлый мадригал,

И руку жмет — и запылал

В ее лице самолюбивом

Румянец ярче. Ленской мой

Всё видел: вспыхнул, сам не свой;

В негодовании ревнивом

Поэт конца мазурки ждет

И в котильон^{[ 56 ]} ее зовет.

XLV.

Но ей нельзя. Нельзя? Но что же?

Да Ольга слово уж дала

Онегину. О боже, боже!

Что слышит он? Она могла…

Возможно ль? Чуть лишь из пеленок,

Кокетка, ветреный ребенок!

Уж хитрость ведает она,

Уж изменять научена!

Не в силах Ленской снесть удара;

Проказы женские кляня,

Выходит, требует коня

И скачет. Пистолетов пара,

Две пули — больше ничего —

Вдруг разрешат судьбу его.

---

Примечания

↑ 42) "Сажают прямо против Тани" — Места дам и мужчин за столом распределялись в соответствии с правилами. Почетное место именинницы находилось в центре. Напротив - место для почетного гостя. Смущение Татьяны вызвано тем, что на это место посадили Онегина и тем самым дали всем понять, что это возможный жених.

↑ 43) Блан-манже — сладкое блюдо, желе из миндального молока.

↑ 44) Цимлянское — донское шипучее вино, более дешевое, чем шампанское.

↑ 45) Зизи — детское имя Е. Н. Вульф (1810-1883), в замужестве баронессы Вревской, чья дружеская связь с Пушкиным стала особенно тесной в 1826 г. во время ссылки в Михайловское.

↑ 46) Фиал — сосуд.

↑ 47) Плески — рукоплескания.

↑ 48) То есть поклониться, сделать реверанс.

↑ 49) "Столы зеленые раскрыты" — Столы для игры в карты обычно оклеивали зеленым сукном, на котором игроки мелом записывали денежные расчеты.

↑ 50) Бостон и ломбер — карточные игры.

↑ 51) Роберт (роббер) — три сыгранных партии в вист, после которых производится денежный расчет.

↑ 52) Омир — Гомер.

↑ 53) "Парис окружных городков" — Герой древнегреческого сказания о Троянской войне, юноша необыкновенной красоты; его именем Пушкин иронически называет "уездного франтика" Петушкова.

↑ 54) Альбан (Альбани) — итальянский художник.

↑ 55) "От отступлений очищать" — Пушкин имеет в виду "отступления" от сюжета романа т. е. лирические отступления.

↑ 56) Котильон — бальный танец завершающий бал.