Логотип Dslov.ru   Телеграмм   Вконтакте

Бурлаки на Волге (Далекое близкое, Репин И.Е.)

"Далекое близкое" – воспоминания знаменитого русского художника (1844 – 1930) о его детстве, юности, зрелых годах, творчестве.

Репин описывает историю создания своей картины «Бурлаки на Волге».

Бурлаки на Волге 1868 – 1870

VII. Ширяево

— Ну, куда-то господь привел нас? — шепчемся.

— К Ивану Алексееву, знаете? — хозяйственно распоряжается Васильев.

— Знаем, знаем: вот на берег высыпала вся семья, ждут вас с утра.

— Ну, вот мы и дома, на все лето уже здесь останемся.

— Давайте устраиваться в избе: кто где поместится.

— А что, здесь по берегу охотиться можно? — спрашивает Васильев мужиков.

— А когда же: чай, нет... — отвечают ширяевцы. — Да ведь до Петрова дня нельзя. Запрещено начальством строго.

— А! Ну, мы так, места посмотрим. Василий Ефимович, берите свое ружьишко и айдате, как говорят здесь.

На другой день, после чая, мы сразу разбрелись в разные стороны.

Макаров неудержимо пополз наверх, к большим глыбам песчаника в виде сфинкса, Васильев с братом направился в Козьи Рожки верхнею тропою, а я взял альбом и пошел в противоположную сторону — к Воложке, как называют ближайшие небольшие притоки Волги.

Спустившись несколькими порогами, вроде ступеней огромной лестницы из песку, от половодья, я увидел в уютном уголке над водой душ двадцать девчонок от десяти до четырех лет. Они сидели и, как умеют только деревенские дети и люди, ничего не делали.

Я подсел в сторонке и вижу: прекрасная группа детишек лепится на импровизированных ступенях Волги.

Дети сначала почти не обратили на меня внимания и потому все больше о чем-то болтали между собою и играли в «черепочки».

Вообще деревенские дети очень умны, необыкновенно наблюдательны, а главное, они в совершенстве обладают чутьем в определении всех явлений жизни, отлично оценивают и животных и людей, в смысле опасности для себя.

— Детки, — говорю я громко, когда почувствовал, что ко мне уже достаточно привыкли, — посидите так смирно, не шевелясь; каждой, кто высидит пять минут, я дам пять копеек.

Девчонки это сразу поняли, застыли в своих положениях, и я — о блаженство, читатель! — я с дрожью удовольствия стал бегать карандашом по листку альбома, ловя характеры, формовки, движения маленьких фигурок, так прелестно сплетавшихся в полевой букет... Будто их кто усаживал.

Невольно возникают в таких случаях прежние требования критики и публики от психологии художника: что он думал, чем руководился в выборе сюжета, какой опыт или символ заключает в себе его идея?

Ничего! Весь мир забыт; ничего не нужно художнику, кроме этих живых форм; в них самих теперь для него весь смысл и весь интерес жизни.

Счастливые минуты упоения; не чувствует он, что отсидел ногу, что сырость проникает через пальто (почва еще не совсем обсохла). Словом, художник счастлив, наслаждается и не видит уже ничего кругом... Какая-то баба пришла, остановилась... Но я почувствовал инстинктивно, что она в волненни. Взглянул на нее: она стоит в каком-то оцепенении. От моего взгляда она попятилась, исчезла. Мы были внизу. И след ее сейчас же скрылся за подъемом... Пришла другая баба, что-то прошептала девчонкам; эта вдруг схватила за косенки одну девочку и вытащила ее наверх, откуда уже спускались две новые бабы; одна из них презлющая, с хворостиной в руке. И начались громкие ругательства. Нигде так не ругаются, как на Волге. Это слыхали многие и знают, но чтобы бабы так ругались — этого, признаться, я и не воображал и ни за что не поверил бы, что мать может ругать так свою девчонку уже лет десяти так громко, при всех...

— Чего вы, чертенята, сидите? Разве не видите? Ведь это сам дьявол, он вас околдовал... Бросьте деньги: это черепки! Вот завтра увидите сами... —

И вдруг стала хлестать хворостиной без разбору весь мой живой цветничок.

Девочки завизжали, побросали пятачки, которые я так аккуратно выдавал каждой фигурке, чтобы поселить в них доверие. Рассыпались мои натурщицы все и сейчас же исчезли за подъемом. Я в горести напрасной встал и недоумевал, что произошло; но ко мне уже спускались около десятка баб и трое мужиков.

Все они таинственно шептались. Подступили. Лица злые.

— Ты чаво тут делаешь? — спрашивают меня, как мошенника или вора.

— Да я на картинку их списывал, — стараюсь я быть понятным. — Знаем, что списывал. А ты кто такой будешь?

— Да ведь мы вчера приехали, у Ивана Алексеева остановились в     избе.

— А пачпорт у те есть?

— Есть паспорт, на квартире.

За  это  время группа,  окружавшая меня, значительно увеличилась новопришедшими бабами и мужиками; все что-то шептали, указывали на пятачки, все еще валявшиеся тут же, и делались все мрачнее и злее.

— Подавай нам пачпорт, — гудят на разные лады мужики, — зубы не заговаривай!

— Пойдемте к квартире, — успокаиваю я, — мы не беглые какие.

Академические свидетельства тогда выдавались с приложением большой круглой академической печати вроде церковных (на метриках). Курсивом был литографирован текст, в котором  — о предусмотрительные  учредители, насадители искусства в России!  Они  как  будто предчувствовали  эти недоразумения! — на противоположной стороне листка свидетельства петитом напечатано было: лица начальствующие благоволят оказывать содействие при занятиях ученику такому-то. Пишу своими словами и не ручаюсь за точность слов...

Признаюсь, я  сам только там, в избе, прежде чем вынести свое свидетельство, прочитал его про себя и очень обрадовался.

— Да разве такие пачпорта? Это не пачпорт!.. Ты, брат, зубы-то не заговаривай, видали!

— А что тут прописано? — назойливо тянет один старикашка. — А ты прочитай, ведь мы народ темный.

— Да читайте сами, а то, пожалуй, не поверите, — возражаю я.

Оказалось, во всей честной компании из тридцати душ обоего пола - ни одного грамотного.

— Ну что же, позовите дьячка какого-нибудь, — советую я.

— Да где он? У нас церкви нет.

— Ларька! — крикнул один мужик побойчее мальчишке. — Забеги на мой двор, сядь на пегого мерина и айда в Козьи Рожки за писарем!..

Уже по дороге, когда меня вели, как пойманного преступника, многие, особенно уже бурлаковавшие саврасы, приставали и довольно нахально напирали на меня в толпе, готовясь «проучить».

Теперь, в ожидании писаря, толпа росла и загородила все улицы перед нашей квартирой; работы в поле кончились, обыватели освобождались и ехали и шли к избам.

Ко мне подступали все ближе и рассматривали с желанием сорвать зло.

— А вон писарь едет, писарь, писарь! — сказали, указывая на бородатого мужика, рысившего на пегом, широко расставив локти.

Мyжик в кpacнoй pyбaxe, oгpoмныx paзмepoв ниcкoлькo нe был пoxoж нa пиcapя — кaк ecть бypлaк: лицo oтeкшee, пьющий.

Дополнительно

Далекое близкое

Репин Илья Ефимович

Цитаты Репина И. Е.