Не было ни гроша, да вдруг алтын (Действие пятое) Островский А.Н.

Действие пятое, пьеса «Не было ни гроша, да вдруг алтын» (1872 г.) русского драматурга Островского Александра Николаевича (1823 – 1886).

Оглавление

Действие пятое

Лица

К р у т и ц к и й.

А н н а.

Н а с т я.

Е п и ш к и н.

Ф е т и н ь я.

Л а р и с а.

М и г а ч е в а.

Е л е с я.

П е т р о в и ч.

Б а к л у ш и н.

 

Декорация та же.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Входит Крутицкий, бледный и расстроенный.

 

К р у т и ц к и й. Куда я пришел, куда? (Осматривается.) Ах! Домой пришел. Зачем, зачем? (Берется за голову.) Нечего мне дома делать, нечего. Тоска меня загрызет, лютая тоска загрызет. (Сквозь слезы.) Пойду я лучше погуляю. Меня немножко ветром пообдует. (Печально.) Пойду. Далеко пойду, за заставу куда-нибудь, от людей подальше. Тяжело на людей-то смотреть. Ох, как голова горит! (Снимает картуз и кладет его на крыльцо.) Пойду погуляю. В Тюфелеву рощу пойти? Там хорошо, глухо так, никто туда, никто не ходит. Кто туда пойдет? Пойдет бедняк какой-нибудь с горя да с тоски погулять, да уж... и удавится тут же. Вот, говорили, там нынче весной один закладчик повесился; обокрали его на двадцать тысяч. Да и есть от чего. Как это пережить! Как пережить? Невозможно! У всякого своя радость, своя утеха; он копил, берег, в том и вся жизнь его была; ничего ему не нужно, одни только деньги, одни свои деньги, а украли деньги, нет денег, зачем ему жить? Зачем жить-то? Что делать-то на свете? Плакать, тосковать, проклинать себя, биться об угол головою, двадцать раз в день на гвоздь петлю повесить да опять снять. Еще вот нам бог сон дал; ну, заснешь, забудешь, а проснешься-то? Опять та же тоска, и каждый день, каждый день. Так уж лучше один конец. Ох, ох! (С отчаянием.) Пойду, погуляю. Ох, как тяжело, душно как! Пойду, пойду. Далеко ведь! Что ж, я извозчика найму. На что мне деньги? На что они мне теперь? Возьму вот, возьму да и брошу. Столько ли Михей бросил. Убить его, убить! Ну, и кидай, ну, все и кидай! (Вынимает несколько медных денег и бросает.) Нате, подбирайте, кто хочет; не надо мне, не надо, я их беречь не умею. Пойду, сейчас пойду. (Идет, шатаясь, и видит на земле медную монету.) Ай! Вот он! (Поднимает пятак и с радостью бежит на прежнее место.) Нашел, нашел! (Судорожно прячет его в карман жилета.) Сюда его, спрятать его поскорей, благо не видали. (Помолчав, опускает руки.) Мало. А моих много было. Как скучно! Ах, тоска смертная! Пойду погуляю. (Идет нетвердыми шагами. Осматривается и, махнув рукой, поворачивает в сад Епишкина.)

 

Выходят Мигачева из калитки, Фетинья и Лариса из лавки.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Мигачева, Фетинья, Лариса.

 

Ф е т и н ь я (Ларисе). Не видать нашего-то?

М и г а ч е в а (про себя). Ох, и моего не видать.

Ф е т и н ь я (не глядя на Мигачеву). Очень нужно. Хоть бы и век его не видать, беда невелика.

М и г а ч е в а (не глядя на Фетинью). Всякому свое. Мне мой-то, может, дороже вашего втрое.

Л а р и с а. Маменька, их совсем засудят или не совсем?

Ф е т и н ь я. Никому неведомо. Каков судья: сердит, так засудит, а милостив так простит.

М и г а ч е в а. Ох, да, да! Не бойся суда, а бойся судьи. Пуще всего ты его бойся!

Ф е т и н ь я. Да, вот причитай тут, еще голосом завой! По вашей милости и мой-то попал.

М и г а ч е в а. Ох, должно быть, по наговору, по чьему-нибудь наговору. От злобы людской, от соседей все больше люди погибают. Есть же такие соседи злодеи, ненавистники.

Ф е т и н ь я. Уж именно злодеи, ненавистники. Сам ограбил кого-то, да взял да моего свидетелем и выставил назло, чтоб по судам таскали.

М и г а ч е в а. Есть же варвары, из-за малости, из-за сажи рады человека погубить.

Ф е т и н ь я. Мало того, что взял да назло окрасил меня, взял да назло мужа запутал.

М и г а ч е в а. Вот она сажа-то! Шути с ней! Все квартальный виноват! За сажу да в острог попал. Оговорили по злобе.

Ф е т и н ь я. Мало ему. Какой живописец проявился! Красил, красил заборы-то, да за людей принялся. Так ему и дать волю? И хорошо сделали, что в острог посадили.

Л а р и с а. Маменька, у вас совсем никакой разности в разговоре нет. Наладите одно и твердите, как сорока. Ведь отмылось, что ж толковать!

Ф е т и н ь я. Еще б не отмылось! Что ж мне арабкой, что ли, ходить прикажешь!

М и г а ч е в а. Сам тому не рад. По нечаянности...

Ф е т и н ь я. Окрасил по нечаянности, а украл по отчаянности. Славный парень, смиренный.

 

Входит Петрович.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Мигачева, Фетинья, Лариса, Петрович.

 

П е т р о в и ч (Мигачевой). Ну, прощайся ты с сыном. (Фетинье.) А ты с мужем. Только и видели.

М и г а ч е в а. Где они теперь?

П е т р о в и ч. На цепи сидят.

Ф е т и н ь я. А ты сорвался, что ли? Полно ты, не глупей себя нашел.

М и г а ч е в а. Каким судом моего судят-то?

П е т р о в и ч. Шемякиным.

М и г а ч е в а. Полно ты! судов только и есть, что гражданский да уголовный; по гражданскому - в яму, а по уголовному - в острог.

П е т р о в и ч. Много ты знаешь! И Шемякин есть.

М и г а ч е в а. Есть, да только в сказке.

П е т р о в и ч. Да ведь сказка-то взята же с чего-нибудь. Чего нет, того не выдумаешь.

 

Входят Епишкин и Елеся.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Мигачева, Фетинья, Лариса, Петрович, Елеся, Епишкин.

 

Е л е с я (запыхавшись). Маменька, невидимая рука, невидимая рука!

М и г а ч е в а. Где она, где она?

Е л е с я. Вот она! (Подает деньги.) Три тысячи с половиной! А? Довольно хорошо? Жив бог, жива душа моя. Так я говорю?

Е п и ш к и н. Верно, Елеся. Молодец!

М и г а ч е в а. Уж не с неба ли свалились?

Е л е с я. С неба, маменька, за правду за нашу. Нашел. Сейчас суд да дело, гвидетелев налицо. Судили, рядили, сосчитали все деньги, отсудили мне три тысячи с половиной; получай, говорят. Ух, устал! Получаю, говорю. Остальные Михею.

М и г а ч е в а. Да разве его деньги-то были?

Е л е с я. Его; на суде добрались. Вот теперь мы как миллионщики жить будем.

М и г а ч е в а. Есть-таки разница.

Е л е с я. Никакой, те же двадцать четыре часа в сутки.

М и г а ч е в а. Золотой ты мой! (Обнимает сына.) Как я рада-то!

Ф е т и н ь я. Ну, как не обрадоваться! Не было ни гроша, да вдруг алтын!

Е л е с я. А уж как я-то рад! (Обнимает вместо матери Ларису.)

Ф е т и н ь я. Что ты, что ты! Ишь ты, на чужое-то разлакомился! Это ведь не находка твоя; третью часть не дадим.

Е п и ш к и н. На что ему третью часть! Видно, уж ему ее всю отдать. Мы не как Михей, об этой потере не заплачем.

Ф е т и н ь я (берет Елесю за руку). Не тронь, говорят! Что ты облапил, точно свою собственность? Еще крепости у тебя на нее нет.

Л а р и с а. Как это вы, маменька, вдруг останавливаете! Коль скоро человек в таком чувстве, надо ему свободу дать.

Е п и ш к и н. Дай, Фетинья, свободу, дай.

Ф е т и н ь я. Как ты говоришь свободу дать? Да что ж это у них будет-то?

Е п и ш к и н. Что у них будет-то? А нам-то что за дело! Нам какой убыток! Вот нашла печаль! Ты б лучше вспомнила, догадалась, что муж еще с утра водки не пил.

Ф е т и н ь я. А если я роду их, мигачевского, видеть не могу.

Е п и ш к и н. Ты слушай, что тебе говорят-то. Я по два раза приказывать не мастер. Стало быть, надо тебе бежать закуску готовить. А что ты их видеть не можешь, это мы поправим; уж я, так и быть, трудов своих не пожалею, похлопочу около тебя, ты у меня на них, хоть исподлобья, а все-таки взглянешь.

 

Фетинья уходит.

 

Сватья, пойдем! Петрович, трогайся! (Уходит, за ним Мигачева и Петрович.)

Л а р и с а. Надеюсь, что вы идете не для закуски, но для меня собственно.

Е л е с я. Что за неволя мне водкой огорчаться, коли я такую сладость перед собой вижу.

Л а р и с а. Благодарю вас за комплимент. (Уходит с Елесей.)

 

Из дома выходят Анна и Настя.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Анна, Настя.

 

А н н а. Эх, пора бы нам идти, Настенька.

Н а с т я. Ах, не говорите, пожалуйста, и не напоминайте.

А н н а. Да ведь уж нечего делать.

Н а с т я. Мне хоть немножко еще побыть у вас.

А н н а. Нельзя, мой друг, нельзя; эти люди любят, чтоб их уважали, чтоб каждое приказание их исполняли в точности. Они гордые, - бедных людей ни за что не считают. Не исполни-ко его приказание-то, так он разгневается, что беда, а на первых-то порах это нехорошо. Как мне быть-то с тобой! Проводила б я тебя, да Михея Михеича дома нет. Не знаю, куда он делся! Не пойти ли тебе одной?

Н а с т я. Ах, нет. Как одной? Мне все будет казаться, что на меня все пальцами показывают, и я буду все по глухим переулкам прятаться. Я не дойду одна.

А н н а. Да мне-то несвободно, нельзя дом-то оставить. Когда еще Михей Михеич воротится, неизвестно, а идти надо. Нехорошо, обещали. (Гладит ее по голове.) Поди-ко ты одна, я после приду, принесу тебе кой-что твое.

Н а с т я. Тетенька!

А н н а. Что, мой друг?

Н а с т я. Так уж я пойду. Прощайте! (Обнимает Анну.)

А н н а. Прощай, душа моя!

 

Вбегает Елеся.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Анна, Настя, Елеся.

 

Е л е с я. Анна Тихоновна! Анна Тихоновна!

А н н а. Что тебе?

Е л е с я. Да пожалуйте сюда, в сад. Какая оказия-то, право!

А н н а. Да что такое?

Е л е с я. Оказия вышла.

А н н а. Что мне за дело? Зачем я пойду?

Е л е с я. Пожалуйте, сами увидите.

А н н а. Да ты скажи толком.

Е л е с я. Да что мне говорить-то! Нет, уж лучше вы сами.

А н н а. Ну, что я буду в чужом саду делать?

Е л е с я. Да Михей Михеич...

А н н а. Что Михей Михеич?

Е л е с я. Да они... Нет, уж лучше вы сами...

А н н а. Ты не пугай меня; начал говорить, так говори.

Е л е с я. Да гуляли, гуляли...

А н н а. Ну, что же?

Е л е с я. Гуляли, гуляли да и... зацепились за дерево.

А н н а. Как зацепились?

Е л е с я. Да так... Нет уж, помилуйте, лучше вы сами...

А н н а (Елесе). Ну, ступай, я приду. (Насте.) Подожди меня. Пойду, посмотрю, что такое. (Уходит, за нею Елеся.)

Н а с т я. У меня что-то повернулось на сердце; в голове мелькнуло что-то такое, что я во сне видела. Это беда какая-нибудь, непременно беда; но мне кажется, что эта беда для меня к лучшему. Какая-нибудь перемена будет. Какая - не знаю. Чего уж я ни передумала! Я думала, что если будет землетрясение или пожар большой, так я спасусь как-нибудь. А как спасусь - уж не знаю. Все это я вечером да ночью передумывала. А как проснулась сегодня утром и увидала, что ночью ничего не сделалось, что нынче день такой же, как и вчера, мне так страшно сделалось, так страшно! Я все ждала, что к утру перевернется что-нибудь в природе, что половина Москвы провалится, и будет озеро, а на той стороне гoры...

 

Входит Баклушин.

 

...и что Модест Григорьич приедет ко мне на большой лодке. Я такую картину где-то видела.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Настя, Баклушин.

 

Н а с т я (увидав Баклушина). Ах!

Б а к л у ш и н. Не ожидали?

Н а с т я. Не надо. Нет, нет, мне вас не надо.

Б а к л у ш и н. А сейчас мое имя поминали.

Н а с т я. Ну, так что же! Я долго, долго буду думать о вас, вспоминать вас, а видеть вас не хочу.

Б а к л у ш и н. Отчего же?

Н а с т я. Вы все мучите меня.

Б а к л у ш и н. Чем?

Н а с т я. Учите меня, как жить. Зачем говорить о жизни! Мне это очень больно. Вы живете по-своему, я по-своему. Вам жить хорошо, мне худо; так забудем про это. Кончено дело. Если хотите поговорить со мной последний раз, так скажите что-нибудь повеселее.

Б а к л у ш и н. Очень бы я хотел сказать вам что-нибудь веселенькое, да в голову нейдет, самому не очень весело.

Н а с т я. Ну, сделайте милость, придумайте!

Б а к л у ш и н. Извольте!

Н а с т я. Ну, рассказывайте.

Б а к л у ш и н. Есть у меня одна смешная история, да не знаю, понравится ли вам.

Н а с т я. Все равно, рассказывайте!

Б а к л у ш и н. В некотором царстве, в некотором государстве жил-был Баклушин...

Н а с т я (оглядываясь). Хорошо, отлично.

Б а к л у ш и н. Вот однажды, в минуту жизни трудную, занял по векселю этот Баклушин всего на месяц, и всего-то сто рублей у щипаного, рваного, вылинявшего ростовщика.

Н а с т я (оглядываясь). Да, да. Как это смешно! Чем же это кончилось?

Б а к л у ш и н. В том-то и дело, что это не кончилось и конца этому не будет. Через месяц, разумеется, Баклушин ста рублей не отдал, и через два не отдал, и через год, и так далее, а платил только проценты, да и то неаккуратно. Вексель этот, как водится, переписывался, и вышло...

Н а с т я. Что же вышло?

Б а к л у ш и н. Что за сто рублей переплатил Баклушин в три года процентов рублей триста да состоит должен теперь этому линючему ростовщику тысяч семь. А так как Баклушину заплатить нечем, то и будет этот долг в той же пропорции увеличиваться до бесконечности.

Н а с т я. А, так вот для чего Баклушин ищет богатую невесту!

Б а к л у ш и н. Именно для этого.

Н а с т я. А невест не находится?

Б а к л у ш и н. А невест не находится, а долг растет.

Н а с т я. Да ведь говорят, что коли кто очень много должен, так все равно, что ничего не должен.

 

Анна Тихоновна, Епишкин, Петрович, Елеся проходят из сада в квартиру Крутицкого.

 

Б а к л у ш и н. Вот я и жду, когда буду должен миллион; может быть, тогда тамому ростовщику смешно станет. А если б не этот долг, Баклушин женился бы на девушке, которую он любит.

Н а с т я. Верю, верю; но вот что, Модест Григорьич! Тетенька прошла домой, теперь мне нужно переезжать на новую квартиру, которую мне добрые люди наняли. Нам время проститься.

Б а к л у ш и н. Как, сейчас?

Н а с т я. Да, сейчас и уж навсегда.

Б а к л у ш и н. Как мне жаль, что я теряю вас!

Н а с т я. Ну, что делать, голубчик! Прощайте! (Горячо обнимает Баклушина.) Прощайте, мой милый, хороший, красавец мой!

Б а к л у ш и н (сквозь слезы). Прощайте!

Н а с т я. Постой! Как я любила тебя! Боже мой! Нет меры, нет никаких границ! Нет того на свете, чего бы я для тебя не сделала.

Б а к л у ш и н. Что я теряю, что я теряю! Боже мой!

Н а с т я. Да, много, много. Мне очень жаль тебя.

Б а к л у ш и н (берет ее за руку). Настенька!

Н а с т я. Прощай! Нет... больше нельзя! Идите!

 

Баклушин отходит до угла лавки. Настя издали кланяется ему и посылает поцелуи.

Из дома выходят Анна, Епишкин, Петрович, Елеся; из саду - Фетинья, Мигачева, Лариса.

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Настя, Анна, Епишкин, Петрович, Елеся, Фетинья, Мигачева, Лариса, вдали Баклушин.

 

А н н а (тихо плача). Что он сделал! Что он сделал!

Н а с т я. Тетенька, идти мне?

А н н а (утирая слезы). Нет, мой друг, уж ты не покидай меня. Михей Михеич... Господи, прости ему! Погубил он свою душу...

Н а с т я. Ах, какое горе!

А н н а. Да, горе; и с ним было горе, и умер - горе. До нас ли ему было, прости ему господи, коли он души своей не пожалел! За деньги, за проклятые деньги... Ведь всем умереть; да зачем же так!..

Н а с т я. А разве дядя любил деньги?

А н н а. Что это, господи! Вздумать-то, вздумать-то мне страшно! За что только он мучил себя и нас? Сколько лет мы живем нищенски, а у него за подкладкой шинели нашли мы больше ста тысяч, да вот теперь в его комнате под полом вещей и брильянтов и числа нет. И так в мире босоты-наготы довольно, а мы ее, помимо божьей воли, терпели. Как богу-то не разгневаться!

Н а с т я. Вы теперь богаты, тетенька!

А н н а. Тяжелы мне эти деньги, душа моя; меня теперь никакое богатство не обрадует. Отвыкла я с ним и жить-то по-людски, убил и похоронил он меня заживо. Десять лет я сыта не была, так теперь за один день не поправишь. Бог с ними и с деньгами! Мы с тобой их разделим. А греха-то, греха-то что! Я было погубила тебя совсем. С голоду да с холоду обезумела я, а ведь добра тебе желала. Меня-то б удавить надо за тебя. Нет ума у голодного, нет!

Н а с т я. Тетенька, милая! (Громко.) Модест Григорьич! (Анне.) Не плачьте, божья воля, не плачьте! Ах! (Обнимает тетку.) Я живу, я живу! Не надо хоронить меня! Тетенька, милая!

 

Баклушин подходит и останавливается в молчании.

 

Е л е с я. Вот уж она теперь за благородного выскочит.

Е п и ш к и н. Похоже на то.

Ф е т и н ь я. Ей хоть миллион дай, все-таки видом и амбицией она против моей Ларисы не выдет.

Л а р и с а. Не только видом и амбицией, но и всем прочим супротив меня далеко.

Н а с т я (Баклушину как бы с упреком). Вот вы тогда... А мы теперь богаты с тетенькой. Вот вы и знайте.

Б а к л у ш и н. Откуда вам бог послал?

Н а с т я. Мне вдруг наследство...

Е п и ш к и н. Дяденька их у меня в саду удавились. Ах! (Берется за голову.) А ведь говорили дураку, загороди забор.

Б а к л у ш и н. А кто такой ваш дяденька?

Н а с т я. Да он... я не знаю... как это?

П е т р о в и ч. Отставной подьячий, Крутицкий.

Б а к л у ш и н. Крутицкий? Да ему-то я и должен.

Н а с т я. Ему? Вот и отлично! Уж теперь вы нам должны, вот мы вас в тюрьму, и непременно.

Б а к л у ш и н. А много он вам оставил?

Н а с т я. Я не знаю. Говорят, сколько-то тысяч.

Е п и ш к и н. Чего тут: "сколько-то"; побольше двухсот будет.

Н а с т я. Ну, вот сколько.

Б а к л у ш и н. Позвольте за вами снова поволочиться.

Н а с т я. Позволяю.

М и г а ч е в а. Стыдно такие деньги и брать-то.

Ф е т и н ь я. Да ведь уж, матушка, что ни говори, а впрок они не пойдут.

Н а с т я (смеясь). Да, правда ваша, я знаю, что мы с Модестом Григорьичем промотаем их скоро.

А н н а. Уж лучше промотайте, чем беречь так, как твой дядя берег.

Н а с т я. Как страшна мне казалась жизнь вчера вечером, и как радостна мне она теперь!

А н н а. А вот, душа моя, несчастные люди, чтоб не гневить бога, чтоб не совсем отчаиваться, утешают себя пословицею, что "утро вечера мудренее", - которая иногда и сбывается.