Не было ни гроша, да вдруг алтын (Действие третье) Островский А.Н.

Действие третье, пьеса «Не было ни гроша, да вдруг алтын» (1872 г.) русского драматурга Островского Александра Николаевича (1823 – 1886).

Оглавление

Действие третье

Лица

К р у т и ц к и й.

А н н а.

Н а с т я.

Ф е т и н ь я.

Л а р и с а.

М и г а ч е в а.

Е л е с я.

П е т р о в и ч.

Б а к л у ш и н.

Р а з н о в е с о в, солидная личность.

 

Декорация та же. Летние сумерки.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Выходят: Елеся из своей калитки с кистью и ведром краски, Петрович из лавки.

 

П е т р о в и ч. За мастерство?

Е л е с я. За мастерство, друг. Не так живи, как хочется, а как люди приказывают.

П е т р о в и ч. А тебе как хочется?

Е л е с я. Чего лучше не бывает, вот как.

П е т р о в и ч. Дело-то о поцеловании купеческой дочери мировой кончили?

Е л е с я. Еще какой мировой-то! Жених, брат, я. Вот пословица-то: не родись умен, не родись пригож, а родись счастлив.

П е т р о в и ч. На грех-то, говорят, и из палки выстрелишь.

Е л е с я. Именно, брат. Не надеялся, нечего сказать.

П е т р о в и ч. Чудеса!

Е л е с я. Вот поди ж ты.

П е т р о в и ч. На баб-то дивиться нечего, на них куричья слепота бывает, а как же это сам-то! Он тебя не в первый раз видит; дарование и образование твое ему известны.

Е л е с я. Сам ничего, сам меня любит. Знаешь за что? У тебя, говорит, характер хорош, легок; если тебя когда счетами по затылку, ты не обидишься.

П е т р о в и ч. Что тут обидного?

Е л е с я. Само собой. Русская пословица: за тычком не гонись! Так-то, Петрович, за тычком не гонись!

П е т р о в и ч. Верно твое слово. Да и нечему дивиться, что, не доглядя, тебя за человека приняли; ты вот чему подивись!

Е л е с я. Чему, друг?

 

Входит Крутицкий, останавливается у своего крыльца и прислушивается.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Елеся, Петрович и Крутицкий.

 

П е т р о в и ч. Я вчера Михея видел в совете опекунском.

Е л е с я. На подъезде с нищими? У него, гляди, там место откуплено.

П е т р о в и ч. То-то нет. В зале стоит у окошечка. Кладет ли он, вынимает ли, уж не рассмотрел, а в руках у него деньги видел.

Е л е с я. Он ли, полно?

П е т р о в и ч. Верно. А и то сказать, и удивляться-то нечего! Сколько лет он процентщиком-то был!

Е л е с я. Слышали мы, брат, слышали; да что ж у него денег-то не видать?

П е т р о в и ч. Увидишь ты, как же! Ишь ты у него решетка-то какая крепкая. Кабы денег не было, зачем бы ему за железной решеткой жить.

Е л е с я. Значит, свою осторожность наблюдает?

П е т р о в и ч. Наблюдает. У него, говорят, и дверь-то внутри железная, двумя замками запирается. Только нет таких замков, Елеся, которых бы отпереть нельзя было. Ключ не подойдет, так разрыв-трава есть на то.

Е л е с я. Да и надо этих процентщиков грабить, братец ты мой, потому не пей чужую кровь.

П е т р о в и ч. Да и не забывают их: это грех сказать. Что ни послышишь, того убили, другого ограбили.

Е л е с я. Все ж таки, брат, лучше, ничем честных людей.

П е т р о в и ч. Ну, друг, у воров этого расчета нет. Вор ворует, где ему ловчее, а конечно, и того не забывает, что у процентщика сразу много зацепить можно. Про Михея, должно быть, наши мастера еще не знают, а прослышат, так не миновать и ему. Да уж, кажется, своими бы руками помог, так я на него зол.

Е л е с я. За что, про что?

П е т р о в и ч. Есть тому причина. Еще когда он служил, так попался я по одному казусному делу, по прикосновенности. Человек я тогда был состоятельный, дела вел большие, конкурсами занимался. Не Петровичем меня звали-то, а Иваном Петровичем Самохваловым.

Е л е с я. Ну, и что же, друг единственный?

П е т р о в и ч. Ну, и спрятал он меня в каменный мешок, что острогом зовут. Томил, томил, сосал, сосал деньги-то, да тогда только погулять-то выпустил, когда всего нaбело отчистил. В одном сертуке пустил. Век я ему не забуду. (Уходит в калитку.)

 

Михеич подходит к Елесе.

 

Е л е с я. Михею Михеичу наше почтение!

К р у т и ц к и й. Здравствуй, Елеся! А я вот целый день бродил; обещали мне помочь на бедность, да ничего не дали, так целый день даром и проходил.

Е л е с я. А я так слышал, что вас поздравить надо с получением, с большим получением.

К р у т и ц к и й (машет руками). Что ты закричал! Что ты закричал! Эх, Елеся! Ну, кто услышит, и убьют меня. Убить-то убьют, а найдут у меня грош; старичка за грош и убьют, даром душу и загубят. Тебе кто сказал (тихо), что я деньги получил?

Е л е с я. Петрович сказал.

К р у т и ц к и й. Хороший человек Петрович, я его люблю. Ты ему скажи, что я его люблю. Только он ошибся.

Е л е с я. Да нечто я ему верю!

К р у т и ц к и й. Ошибся он; долго ль ошибиться! Дельный человек этот Петрович, дельный.

Е л е с я. Еще какой делец-то! По судам ходит, дела охлопатывает.

К р у т и ц к и й. Да, да.

Е л е с я. Пачпорта пишет.

К р у т и ц к и й. Да, да... А кому он их пишет?

Е л е с я. Стало быть, кому нужно. Правой рукой пишет, левой руки прикладывает.

К р у т и ц к и й. Хорошее занятие, доходное. Хороший человек Петрович, дельный... А воров он знает?

Е л е с я. Первый друг им всем. Вот здесь в лавочке по ночам пачпортами и торгует. У него и печати всякие есть.

К р у т и ц к и й. И жилец он исправный, на квартире его держать хорошо.

Е л е с я. Что ж его не держать! За квартиру платит. Скоро нас тут, Михей Михеич, одна компания будет, потому меня лавочник в зятья берет.

К р у т и ц к и й. Хорошая компания, хорошая. Все вы хорошие люди. А я вот нынче, Елеся, гривенничек было потерял. Как испугался! Потерять всего хуже; украдут, все-таки не сам виноват, все легче.

Е л е с я. Зато найти весело, Михей Михеич. Вот кабы...

К р у т и ц к и й. Кому счастье, Елеся. А нам нет счастья; бедному Кузиньке бедная и песенка. Терять - терял, а находить - не находил. Очень страшно - потерять, очень! Я вот гривенничек-то засунул в жилетку, да и забыл; вдруг хватился, нет. Ну, потерял... Задрожал весь, руки, ноги затряслись, - шарю, шарю, - карманов-то не найду. Ну, потерял... одно в уме, что потерял. Еще хуже это; чем бы искать, а тут тоска. Присел, поплакал, - успокоился немножко; стал опять искать, а он тут, ну и радость.

Е л е с я. Да, Михей Михеич, нашему брату и гривенник деньги. Деньги вода, Михей Михеич, так сквозь пальцы и плывут. Денежка-то без ног, а весь свет обойдет.

К р у т и ц к и й. Бегают денежки, шибко бегают. Безумия в мире много, оттого они и бегают. Кто умен-то, тот ловит их да в тюрьму.

Е л е с я. Хитро ловить-то их; это не то, что чижей, не скоро поймаешь.

К р у т и ц к и й. Не скоро поймаешь, не скоро. (Отходит к своему крыльцу.)

Е л е с я (начинает красить загородку своего сада).

Чижик-пыжик у ворот,

Воробушек маленький.

К р у т и ц к и й. Ай, ай, ай! Что я слышал-то, что я слышал! Что затевают! Что девают! Вот она, жизнь-то наша! Убить сбираются, ограбить! Уберег меня бог, уберег. А я вот услыхал, ну и спрячусь, сам-то и цел буду. Ну, и пусть их приходят, пусть замки ломают. Приходите, приходите! Милости просим! Немного найдете. Мы и дверей не запрем! Хорошо бы их всех, как в ловушку, а потом кнутиком. Иголочку бы с ниточкой мне поискать. Ну, да еще поспею. Приводи гостей, Петрович, приводи! А я пока вот в полицию схожу. (Уходит.)

 

Выходит из калитки Лариса.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Елеся, Лариса, потом Фетинья, Мигачева.

 

Л а р и с а. Но как вы не авантажны!

Е л е с я. Умыться-то недолго; да ведь сколько ни умывайся, белей воды будешь. Медведь и не умывается, да здоров живет.

Л а р и с а. Вы, пожалуй, и на крышу влезете.

Е л е с я. Что ж, Москву видней-с.

Л а р и с а. Но когда же вы мной заниматься будете? К вам и подойти нельзя.

Е л е с я. Ничего-с, я со всякой осторожностью. Пожалуйте, здесь довольно свободно разговаривать можно.

 

Лариса подходит к нему. Выходят из калитки Фетинья и Мигачева.

 

Ф е т и н ь я. Я, матушка, никогда не закусываю, этой глупой привычки не имею.

М и г а ч е в а. Вы такая умная, такая умная, что уж я и руки врозь.

Е л е с я (Ларисе). Однако наши старушки разговорцу-то себе прибавили.

Л а р и с а. Одно для них развлечение, потому как они ко всему в жизни довольно бесчувственны.

Ф е т и н ь я. Почему я умна?

М и г а ч е в а. Бог одарил.

Ф е т и н ь я. Потому я женщина ученая.

М и г а ч е в а. Уж одно при одном.

Ф е т и н ь я. Я женщина ученая, очень ученая.

М и г а ч е в а. Другие б и рады, да негде им этого ученья взять.

Ф е т и н ь я. Моему ученью ты не обрадуешься: я себе все ученье видела от супруга.

М и г а ч е в а. От супруга? Скажите!

Ф е т и н ь я. Да, от супруга. Ты спроси только, чем я не бита. И кочергой бита, и поленом бита, и об печку бита, только печкой не бита.

М и г а ч е в а. Однако же...

Ф е т и н ь я. Первая мне наука была за мои чувствы, что чувствительна я до всего и сейчас в слезы. Вторая за характер.

М и г а ч е в а. Что ж, ваш характер очень даже легкий.

Ф е т и н ь я. Не скажи ты этого, не скажи! Женщина я добрая, точно... и если б не мой вздорный характер, дурацкий, что готова я до ножей из всякой малости, кажется, давно бы я была святая.

М и г а ч е в а. Вспыльчивы?

Ф е т и н ь я. Вот за это-то за самое.

М и г а ч е в а (Елесе). Что ты носишься с ведром-то, слоны-то продаешь! Красил бы поскорее, да и к стороне. Наговориться-то после успеете.

Л а р и с а (Елесе). Оставьте эти слова безо внимания.

Е л е с я. Любовь, маменька.

М и г а ч е в а. Ну, любовь! Ты дело-то отделай сначала!

Е л е с я. Я, маменька, живо!

М и г а ч е в а. Да ты старательней!

Е л е с я. Что тут! Не живопись какая! Я, маменька, сразу, я вот как. (Поет.) Танцуй, Матвей. (Красит машинально, переговариваясь и пересмеиваясь с Ларисой.)

Ф е т и н ь я (садясь на скамью у калитки). И сама я не похвалю свой характер; из-за малости, вот из-за малости, готова я съесть человека. Приятна ты мне, а задень меня чем-нибудь... Присесть, устала. (Садится на скамью подле загородки.)

М и г а ч е в а. Ах, вы поосторожней! Тут...

Е л е с я (одной рукой обнимает Ларису, другой красит, не глядя). Танцуй, Матвей. (Задевает Фетинью кистью по лицу.)

Ф е т и н ь я. Уах! Батюшки! Что это такое?

Е л е с я. Не жалей лаптей. (Задевает еще.)

Ф е т и н ь я. Ай!

М и г а ч е в а. Разбойник, что ты делаешь! Что сделал, погляди!

Е л е с я (взглянув ни Фетинью). Окрасил. (Бросает кисть и с отчаянием опускает руки.)

М и г а ч е в а (Фетинье). Матушка, Фетинья Мироновна, утритесь! (Хочет утереть ее.)

Ф е т и н ь я. Не тронь, не тронь! Вотрешь, хуже будет, внутрь войдет. Ах!

М и г а ч е в а. Матушка, умойтесь подите! Ручки, ножки буду целовать.

Ф е т и н ь я. Нет! Вы будете красить, а я умывайся. Тебе хочется, чтобы знаку-то не было. Нет! Не хочу, не хочу. По всей Москве так пойду, пусть люди смотрят.

М и г а ч е в а. Матушка, припадаем к стопам твоим! Умойся!

Ф е т и н ь я. Нет, по улицам пойду, по всем переулкам пойду. Вот призрели нищих, а они на-ко что! Поняла я тебя теперь, очень хорошо поняла!

М и г а ч е в а. Да я-то чем же...

Ф е т и н ь я (Елесе). Ты не то что в наш сад, и мимо-то не ходи, а то собак выпущу! ( Мигачевой.) Поняла я тебя теперь довольно хорошо. Вот вы что, заместо благодарности. Да чтоб я забыла, да, кажется, ни в жизнь. (Ларисе.) Иди, говорят! Аль того ж дожидаешься? Поводись с нищими-то, от них все станется. Окна-то на вашу сторону заколотить велю.

Л а р и с а. Да пойдемте, будет вам маскарад-то представлять. (Уходит.)

Ф е т и н ь я. Вот еще выкормила чаду на свою голову. (Уходя.) Не забуду я вам обиды! До суда дойду. (Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Мигачева и Елеся.

 

М и г а ч е в а (плача). Все ты, разбойник, нарушил, все ты нарушил.

Е л е с я. Вешайте! одно слово, вешайте! Удавить меня теперь одно средство!

М и г а ч е в а. Что мне проку вешать-то тебя, что проку? Ну, удавлю я тебя, ну, удавлю, да что толку-то будет? Отвечай ты мне, что толку-то, отвечай! Ну, не злодей ты для своей матери?

Е л е с я. Я, маменька, злодей. Я злодей. Теперь я сам вижу, что я злодей.

М и г а ч е в а. И не кажись ты мне на глаза отныне и до века! И к воротам ты не подходи! Хоть бы ты провалился куда, развязал бы мою голову. Нет вот на человека пропасти!

Е л е с я. А вдруг от слова-то станется!

М и г а ч е в а. Что еще с тобой станется, погубитель?

Е л е с я. Прочитаете в "Полицейских ведомостях".

М и г а ч е в а. Отвяжись ты с своими ведомостями! Провались ты и с ведомостями вместе! Не расстроивай ты меня больше! И так мне слез своих не проплакать. Вот тебе и счастье! Словно во сне видела. У, варвар! (Уходит.)

 

Выходит Петрович.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Елеся и Петрович.

 

Е л е с я. Петрович, погибаю.

П е т р о в и ч. Опять?

Е л е с я. Еще хуже.

П е т р о в и ч. Иль уголовщина?

Е л е с я. Она самая. Фетинью Мироновну окрасил.

П е т р о в и ч. Каким колером?

Е л е с я. Да все одно.

П е т р о в и ч. Нет, брат, разница.

Е л е с я. Сажей, друг.

П е т р о в и ч. Худо!

Е л е с я. Голландской.

П е т р о в и ч. Еще хуже. Ну, плохо твое дело! Ты бы лучше в какую-нибудь другую.

Е л е с я. Почему так, скажи, братец?

П е т р о в и ч. Тут вот какой крючок! Окрась ты ее в зеленую или в синюю: можно сказать, что без умыслу. А сажа! Что такое сажа? Ее и в лавках-то не для краски, а больше для насмешки держат. Тут умысел твой видимый.

Е л е с я. Ответ велик?

П е т р о в и ч. Велик. Что муж в гильдию платит, так за жену вдвое заплатишь, а кабы дочь окрасил, так вчетверо.

Е л е с я. Прощай, друг! Не скоро увидимся.

П е т р о в и ч. Куда ты?

Е л е с я. Скитаться. (Убегает.)

 

Петрович входит в лавку. Из дома выходят Анна и Настя.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Анна, Настя, потом Баклушин.

 

А н н а. Он теперь, того гляди, придет, коль не обманет. Помни все, что я тебе говорила. Так прямо ему и режь. Об чем ты, дурочка, плачешь? Ведь уж все равно, долго он ходить к тебе не станет, скорехонько ему надоест, сам он тебя бросит. Тогда хуже заплачешь, да еще слава дурная пойдет. А тебе славу свою надо беречь, у тебя только ведь и богатства-то. Вон он, кажется, идет. Смотри же, будь поумнее! Богатым девушкам можно быть глупыми, а бедной девушке ума терять нельзя, а то пропадешь. (Уходит.)

 

Входит Баклушин.

 

Б а к л у ш и н. Вот я и опять к вам.

Н а с т я. Ах, это вы!

Б а к л у ш и н. Да, я. Видите, как я держу слово.

Н а с т я. Напрасно беспокоились. У вас, должно быть, времени некуда девать.

Б а к л у ш и н. Чтоб видеть вас, я всегда найду время.

Н а с т я. Неужели? А лучше бы вы не ходили, оставили меня в покое.

Б а к л у ш и н. Что так? Что с вами?

Н а с т я. Мне некогда занимать вас разговорами; я бедная девушка, мне нужно работать. Вы такой щеголь, вы любите одеваться хорошо, а хотите, чтоб я встречала вас в этом платье и не стыдилась! За что вы меня мучите? С меня довольно и того, что я каждый день плачу, когда надеваю это рубище. Вы одеты вон как хорошо, а я - на что это похоже.

Б а к л у ш и н. Ах, какое вы бедное существо!

Н а с т я. Ну, вот бедная, так мне и нечего разговаривать с вами, а надо работать.

Б а к л у ш и н. Ну, одну минуточку.

Н а с т я. Да что минуточку! Вот мне завтра опять идти в город, у купцов просить.

Б а к л у ш и н. Что вы, что вы! Послушайте! Вам нельзя оставаться в этом положении.

Н а с т я. Я знаю, что нельзя; я и не останусь.

Б а к л у ш и н. Как же вы поступить хотите?

Н а с т я. Да вам что за дело. Вот были давеча деньги, истратила вот задаром...

Б а к л у ш и н. Вы меня пугаете.

Н а с т я. Хоть бы какие-нибудь деньжонки, а то ничего! Как это! Ни платья, ничего...

Б а к л у ш и н. Мне страшно за вас. Вы в опасности.

Н а с т я. Ну, что ж такое! Туда мне и дорога. Никому меня не жалко; никто меня не любит. Как это, ни башмаков, ничего...

Б а к л у ш и н. Как бы мне хотелось помочь вам!

Н а с т я. Ну, так что ж, за чем же дело стало?

Б а к л у ш и н. Но как помочь, как?

Н а с т я. Дайте мне тысячу рублей ассигнациями.

Б а к л у ш и н. Не меньше?

Н а с т я. Не меньше. Мне так нужно.

Б а к л у ш и н. Но отчего же непременно тысячу, отчего не больше? Вам это слово нечаянно попало на язык, вот вы и говорите.

Н а с т я. Вы думаете? Как же! Нет, нет, уж я знаю. Вот если не дадите тысячу рублей, ну, и...

Б а к л у ш и н. Ну, и что же?

Н а с т я. Ну, и разговаривать вам со мной, и видеть меня нельзя.

Б а к л у ш и н. А если дам?

Н а с т я. Тогда пожалуйте к нам, когда вам угодно. Да что, Модест Григорьич, ведь у вас нет, так нечего и говорить.

Б а к л у ш и н. И очень жалко, что нет.

Н а с т я. И я жалею, да уж делать нечего.

Б а к л у ш и н. Скажите, кто вас научил так разговаривать?

Н а с т я. Что вы меня все еще за дуру считаете! Нет, уж извините! Да что мне разговаривать! мне некогда, меня тетенька забранит.

Б а к л у ш и н. За что?

Н а с т я. Что я не работаю. Хорошо разве тут с вами под забором-то стоять! Вам хочется, чтоб про меня дурная слава пошла?

Б а к л у ш и н. Ну, бог с вами! Прощайте! будьте счастливы!

Н а с т я. Покорно вас благодарю. А что ж, вы давеча обещали подумать-то? Подумали вы?

Б а к л у ш и н. Извините! Обстоятельства такие, просто самому хоть в петлю.

Н а с т я. Я так и знала. Ну, прощайте!

 

Баклушин медленно удаляется.

 

Что тетенька со мной сделала! Вот уж я теперь совсем одна в божьем мире. И точно вот, как я бросилась в море, а плавать не умею. (Входит на крыльцо и кланяется Баклушину, который стоит у лавки.)

 

Входит Разновесов и осматривается. На крыльцо выходит Анна.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Анна, Настя, Разновесов, вдали Баклушин.

 

Н а с т я. Тетенька, куда вы?

А н н а. Погляди, кто пришел-то! Встретить надо.

Н а с т я. Вот он! Ах! Что же, что же вы скажете?

А н н а. Что же мне говорить, Настенька? Я могу только попросить его, чтоб он не обижал тебя.

Н а с т я. Да за что ж меня обижать! Я ведь беззащитна, совсем беззащитна.

 

Анна подходит к Разновесову. Настя стоит на крыльце в оцепенении.

 

А н н а (Разновесову). Здравствуйте!

Р а з н о в е с о в (кланяется). Пожалуйте сюда к сторонке!

А н н а. Вы бы в комнату пожаловали, посмотрели, как мы живем.

Р а з н о в е с о в. Нет, уж вы нас извините-с! Этот самый ваш домик-с? Плох-с. Отсюда вижу.

А н н а. Да что ж хорошего на улице...

Р а з н о в е с о в. Нет, уж извините-с! Мы тоже осторожность свою знаем. Не знавши-то, да в семейный дом неловко, - бывали примеры.

А н н а. Хоть убейте, не пойму.

Р а з н о в е с о в. Меня тоже, так как слабости наши многим известны, записочкой пригласили в один дом.

А н н а. Ну, так что же-с?

Р а з н о в е с о в. Ну, только что взошел, ту ж секунду расписку в пятьсот целковых и взяли. Можно и здесь; разговор не велик. Пожалуйте сюда, к сторонке. (Отходит к стороне и говорит с Анной тихо.)

 

Баклушин подходит к Насте.

 

Б а к л у ш и н. Что это за господин?

Н а с т я. Ах, оставьте меня, отойдите! Зачем вы воротились? Зачем! Боже мой! (Убегает в комнату.)

Р а з н о в е с о в (Анне). Уж это само собой-с, из рук в руки. И насчет вас мы тоже этот порядок знаем; вы не беспокойтесь! Ситчику темненького, а когда и шерстяной материи, недорогой; нынче эта фабрикация в ходу.

А н н а. Покорно вас благодарю.

Р а з н о в е с о в. Насчет скромности оченно нам желательно, чтоб разговору этого меньше.

А н н а. Какой разговор! Чем тут хвастаться, батюшко, помилуйте!

Р а з н о в е с о в. Так-с, правду изволите говорить. А от нас уж разговору не будет, потому мы тоже опасность имеем от супруги, так как наша супруга, при всей их бестолковости, очень горячий характер имеют-с.

А н н а. Уж вы поберегите.

Р а з н о в е с о в. Само собою-с. Дебошу от нас не ожидайте. У других это точно, что дебоширство на первом плане, потому в том вся их жизнь проходит, а мы совсем на другом положении основаны. Конечно, иногда, с приятелями...

А н н а. Ох, уж с приятелями-то...

Р а з н о в е с о в. Ничего-с, сударыня, нельзя же. Иногда с обеда-с какого немножко навеселе: куда ж деться! А, впрочем, деликатно.

А н н а. Знаю я вашу деликатность-то. Кто и видывал-то вас вдоволь, и тому глядеть на вас сердце мрет, а кто не видывал-то, подумайте! Да, кажется... Боже вас сохрани!

Р а з н о в е с о в. Однако ж мы себя ничем не доказали с дурной стороны.

А н н а (горячо). Да если вы ее обидите, я с вами жива не расстанусь. Варваром надо быть, зверем, а не человеком.

Р а з н о в е с о в. Почему же так вы не верите нашей солидности?

А н н а. За нее я, господи боже мой, я вас со свету сживу.

Р а з н о в е с о в. Мы, признаться сказать, при вашей бедности, от вас таких претензиев не ждали. А коль скоро вы, еще не видя от нас ничего, ни худого, ни доброго... Так мы лучше все это дело оставим. Потому что ежели кляузы...

А н н а. Какие кляузы! А жаль мне ее, бедную. (Плачет.)

Н а с т я (выглядывая из двери, Баклушину). Что, ушел? Ушел?

А н н а. Извините вы меня! У меня сердце поворачивается, ведь она сирота круглая. (Падает на колени.) Батюшко, отец родной! Ведь она голубка чистая! Грех вам будет ее обидеть!

Н а с т я (на крыльце). Тетенька, тетенька, что вы! Вот бы когда умереть-то! Модест Григорьич! Модест Григорьич!

 

Баклушин подходит.

 

Дайте мне ножик! Дайте мне ножик!

Б а к л у ш и н. Что вы, что вы! Успокойтесь!

А н н а (рыдая). Не погубите, вас бог накажет.

Р а з н о в е с о в (поднимая Анну). Что вы, помилуйте! Нешто мы не понимаем? Тоже чувствы имеем. Будьте без сумления. Так уж завтрешнего числа пусть и перебираются, куда я сказал. На углу большой трущобы и малого захолустья. Изволите знать?

А н н а. Хорошо-с. Знаю.

Р а з н о в е с о в. Прямо на все готовое-с. Прощенья просим.

А н н а. Прощайте!

 

Разновесов уходит.

 

Н а с т я (бросаясь к тетке). Тетенька!

А н н а. Ну, Настенька, не вини меня ни перед богом, ни перед людями.

Н а с т я. Нет, нет, за что же! Я сама. Я одна виновата, я, я, несчастная.

Б а к л у ш и н. Настасья Сергевна, что это? Что с вами?

Н а с т я. Оставьте, меня! Уж теперь, как бы я вас ни любила, я для вас навек чужая. Я куплена!

Б а к л у ш и н (растроганный). Ах, боже мой, что вы делаете!

Н а с т я (падая ни грудь тетке). Тетенька, я погибла, я погибла!

А н н а (плача). Успокойся, мой друг, успокойся.

Н а с т я (бросаясь на колени с поднятыми руками). Господи, ничего я не прошу у тебя! Одной смерти, только одной смерти!