Не было ни гроша, да вдруг алтын (Действие второе) Островский А.Н.

Действие второе, пьеса «Не было ни гроша, да вдруг алтын» (1872 г.) русского драматурга Островского Александра Николаевича (1823 – 1886).

Оглавление

Действие второе

Лица

К р у т и ц к и й.

А н н а.

Н а с т я.

М и г а ч е в а.

Е л е с я.

Ф е т и н ь я.

Л а р и с а.

Б а к л у ш и н.

 

Декорация та же.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Мигачева у калитки. Фетинья у лавки. Крутицкий сходит с крыльца. Анна за ним.

 

Ф е т и н ь я. Вернулись, что ли?

М и г а ч е в а. Ох, вернулись.

Ф е т и н ь я. Принесли что-нибудь?

М и г а ч е в а. Еще не слыхала. Вон Михей Михеич; спросить бы у него, да боюсь.

К р у т и ц к и й. Кто хозяин-то, кто? Кто у вас большой-то? Как вы смели купить без позволения? Нынче и хлеб-то дорог, и хлеб-то надо по праздникам есть, а вы чаю да тряпок накупили. Чай пьют! Вы меня с ума сведете! Набрал я тебе липового цвета на бульварах, с полфунта насушил, вот и пейте.

А н н а. Она на свои купила.

К р у т и ц к и й. Какие у нее свои? Откуда у нее свои? У нее нет своих, все мои, - я ее кормлю. Да ты врешь, ты затаила деньги, затаила!

А н н а. Не верь, пожалуй, бог с тобой, а я тебе все отдала.

К р у т и ц к и й. У, мотовка!

М и г а ч е в а. Позвольте, Михей Михеич, сколько же вам бог да добрые люди...

К р у т и ц к и й. Не подходи!

М и г а ч е в а. Уж и спросить нельзя! Кажется, не велик секрет! Не краденые деньги.

К р у т и ц к и й. Отступись, говорю! Что тебе до чужих денег! Иль ограбить меня хочешь! Меня и так ограбили. (Анне.) Обманули меня! Чаю захотели! Есть у вас липовый цвет и изюмцу есть немножко, я у бакалейной лавки подобрал. Он чистый, я его перемыл. А то чай! чего он стоит! Вот я посмотрю, сколько вы завтра принесете. Я сам с вами пойду.

М и г а ч е в а. Она завтра не пойдет; что ей за неволя мучиться.

К р у т и ц к и й. Не пойдет - из дому выгоню, ночью на улицу выгоню. (Уходит.)

 

Настя выходит на крыльцо с гребенкой в руке, причесывая голову.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Фетинья, Мигачева, Анна, Настя.

 

Н а с т я. Что же вы, тетенька! Попросите поскорей у кого-нибудь самоварчик-то. Наш подать нельзя, он никуда не годится. Мы здесь будем пить чай, под древьями, здесь хорошо. Я пока приоденусь немножко; я того и жду, что Модест Григорьич придет. (Показывая шелковый платок.) Тетенька, вот платочек-то! Ах, душка, какой милый!

А н н а. Милый, милый! А ты не забывай, что нам завтра опять идти.

Н а с т я. Нет, уж завтра я не пойду. Хорошенького понемножку; я и нынче не знала, ворочусь ли живая. Да вы бы сами-то приоделись.

А н н а. Во что мне!

Н а с т я. Да хоть немножко! Хлопочите, тетенька, поскорей, скоро вечерни. (Уходит.)

М и г а ч е в а (подходя к Анне). Ну, матушка Анна Тихоновна, рассказывайте!

 

Фетинья подходит медленно и важно.

 

А н н а. Что рассказывать - дело обыкновенное. Одолжите нам самоварчик.

М и г а ч е в а. После трудов-то хотите чайку напиться? Это хорошо. Извольте, извольте! Уж я и посуду свою дам, и столик. Елеся, Елеся!

 

Выходит Елеся.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Анна, Мигачева, Фетинья, Елеся.

 

Е л е с я. Что вам, маменька?

М и г а ч е в а. Вынеси столик сюда и чайник с чашками да поставь самовар. Накрой вон там, у крылечка, да поскорей поворачивайся!

Е л е с я. Спеши не спеши, а поторапливайся. (Уходит, напевая "Чижика", и потом в продолжение сцены приносит стол и прибор чайный.)

М и г а ч е в а. Еще чего не нужно ли? Хоть весь дом возьмите, Анна Тихоновна, я на это женщина простая, только уж расскажите, не томите! Измаялась!

А н н а. Да, право, занимательного немного; вот разве один случай.

М и г а ч е в а. Ах, так и случай с вами был!

А н н а. Заходим мы в один магазин, в амбар ли, уж не знаю; хозяин такой видный, важный, стоит за конторкой, что-то пишет. Ну, мы поджидаем, когда он кончит. Он попишет, взглянет на нас да опять писать примется. Мы стоим, приказчики посмеиваются. Вот он кончил, кивнул нам головой и указывает рукой на дверь. Я хотела подойти, бумагу подать: "Знаю, знаю, говорит, мы в эти дела не входим". Я было заговорила, что я благородная: "Вам, говорит, сказано, кажется; ну, и довольно с вас; мне теперь некогда, а пожалуйте в другое время". А сам эакричал на парня, который у двери стоит: "Ты, говорит, что смотришь! Вперед не допускать до меня просящих!" Так мы со стыдом и вышли. Прошли немного, только глядим, этот купец догоняет нас. Поклонился так учтиво и стал расспрашивать. Расспросил все подробно и адрес записал; я, говорит, навещу вас сегодня вечером из городу. Как у меня, говорит, своих детей нет, то я желаю быть этой девушке благодетелем. И дает мне десять рублей.

М и г а ч е в а. Однако же это довольно хорошо.

Ф е т и н ь я. Надо ж куда-нибудь им деньги-то девать.

А н н а. Потом поговорил немножко с Настенькой, так хорошо, солидно и ей дал пятнадцать.

М и г а ч е в а. Ах, скажите!

Ф е т и н ь я. Мало ль проказников-то!

А н н а. Еще по мелочи рублей шесть набрали.

М и г а ч е в а. А ведь, поди, чай, все мужу отдала, себе ничего не оставила?

А н н а. Конечно, все; как ему не отдать, он из души вытянет. Настенька истратила кой-что на себя; а рублей пять все-таки у ней он отнял.

М и г а ч е в а. Теперь уж у него не выпросишь. И всю-то жизнь ты с ним так маешься?

А н н а. Всю жизнь. Он сначала, еще когда молодой был, точно пришиб меня чем-нибудь. Жила я с ним вместе, а никогда не знала, есть у него деньги или нет. Бывало, мне со стороны говорят: "Хорошо твое житье, сколько твой муж грабит". - "Не знаю, говорю, не вижу у него денег, видно, где-нибудь на стороне проживает". И после, когда он дом, лошадей и все наше заведение продал, я у него спрашивала: "Михей Михеич, где ж деньги-то?" - "В долги, говорит, роздал, в долгах пропали". И точно, был разговор, что он деньги за большие проценты взаймы давал; только получал ли он их обратно, не знаю. Верите ли, двадцать пять лет я за ним замужем, а как прежде в его кабинет не смела войти и не была там ни разу, так и теперь в его каморку глазом заглянуть не смею. Войдет - запрется и выйдет - на два замка запрет.

Ф е т и н ь я. Только сам себе свой, а то все чужие. Бывают такие-то идолы.

А н н а. Так я всю жизнь в своих руках денег и не видала. Извините, что я вас беспокоила насчет самовара. Да вот вы обещали; так уж не одолжите ли платочка на плечи накинуть?

М и г а ч е в а. Ничего, что вы! Елеся, подай мой ковровый.

 

Елеся уходит.

 

Али вы кого ждете? Кажись, гостей-то у вас не бывало прежде.

А н н а. Какие гости! Настенькин знакомый, молодой человек, благородный...

М и г а ч е в а. Благородный?

А н н а. Богатый человек, хорошей фамилии.

М и г а ч е в а. Скажите!

А н н а. Он познакомился с Настенькой, когда она жила у крестной матери.

М и г а ч е в а. Не он ли сватался?

А н н а. Он самый. Хочется принять получше; ведь может быть... А то, сами подумайте, куда нам с ней деваться!

М и г а ч е в а. Конечно, конечно. Дай бог!

 

Входит Елеся с платком.

 

Да вон Елеся вам все приготовил и платок принес.

А н н а (Мигачевой). Благодарю покорно. (Фетинье.) А ваш платочек извольте.

Ф е т и н ь я. Да ведь завтра, чай, опять потреплетесь, так понадобится. А мне что за крайность! У меня этой дряни много.

 

Анна уходит.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Мигачева, Фетинья.

 

М и г а ч е в а. Набрали христа-ради да и закутили.

Ф е т и н ь я. Я слушаю да только помалчиваю. С чем сообразно: сами милостыню просят, а жених благородный, видишь ты, хорошей фамилии.

М и г а ч е в а. Да, может, он не знает их похождениев-то.

Ф е т и н ь я. А вот надо с них форс-то сшибить.

М и г а ч е в а. Это даже и оченно можно.

Ф е т и н ь я. Мы вот и с деньгами, да своей Ларисе жениха не найдем, а они нищие, да за благородного норовят. Каково слушать-то!

М и г а ч е в а. Само собой. Ну, да ведь у нас не взыщите, мы так одолжим, что чудо.

Ф е т и н ь я. Счастье вот людям! А уж я б свою, право, и без разбору отдала.

М и г а ч е в а. Куда торопиться-то?

Ф е т и н ь я. Как ты говоришь! Одно дело, девке удержу нет, а другое, нам зять в дом нужен. Сам стар, торговля у нас опасная.

М и г а ч е в а. А и выгодна ваша торговля, нет ее лучше.

Ф е т и н ь я. Еще бы. Само собой, что мы овощную и погребок только для виду держим; а настоящий наш товар темный.

М и г а ч е в а. Тут глаз да и глаз нужно.

Ф е т и н ь я. Да и хлопотно. Эти самые люди приходят к нам на рассвете; ночью-то они на промысле. Ну, старику-то и тяжело. Кабы зять, так одну ночь сам, а другую зять; да вот нет избранников.

М и г а ч е в а. Вы об женихах, а я об невестах. Женила б вот Елесю, да какого лысого беса за него отдадут!

Ф е т и н ь я. Зачем лысого!

М и г а ч е в а. А то какого же?

Ф е т и н ь я. Нет, он не об лысом думает.

М и г а ч е в а. О каком же? Где еще ему! Он младенец.

Ф е т и н ь я. Младенец-то младенец, а по чужим садам лазит.

М и г а ч е в а. Охота у него.

Ф е т и н ь я. И я говорю, что охота.

М и г а ч е в а. Птиц сетью накрывает.

Ф е т и н ь я. Не он накрывает, а я его накрыла и с птицей вместе. Только птица-то большая, больше тебя ростом будет.

М и г а ч е в а. Матушка, виноваты! Ах, упаду. Ах, он разбойник! Погубил он мою голову.

Ф е т и н ь я. Не твою, а мою. Узнает Истукарий Лупыч, кого причесывать-то будут? Не тебя, а меня. Так уж вот что! Вы мне не противны, а сам-то, пожалуй, тоже не прочь. Он об своей дочери невысокого мнения, а так надо сказать, что и за человека ее не считает, так много спорить не будет. Конечно, Елеся против нашего звания и приданого жених низменный; да, видно, уж судьба. Вели ты сыну одеться почище, да приходите к нам, не мешкая. Какое-нибудь решение нам выдет: либо мне быть битой, либо нам свадьбу пировать...

М и г а ч е в а (целуя в плечо Фетинью). Матушка, благодетельница! То-то мне нынче во сне-то...

Ф е т и н ь я. Ну, да уж и я сон-то...

М и г а ч е в а. Чему быть-то, так уж, видно...

Ф е т и н ь я. Да вот, на грех-то мастера нет. Прощай покуда! Приходите скорей, пока сам дома.

М и г а ч е в а. Прощайте, приятная моя! Мы мигом.

 

Входят Елеся с самоваром, Анна и Настя. Фетинья уходит в лавку.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Анна, Настя, Мигачева, Елеся.

 

Е л е с я. Кипит.

М и г а ч е в а. Брось скорей! Поди, чисти сертук; в гости зовут.

Е л е с я. Везде поспею. (Уходит в калитку, Мигачева за ним.)

Н а с т я. Он писал, что ровно в четыре часа...

А н н а. А к вечерне уж звонили.

Н а с т я. Что я с ним буду говорить? У меня в голове все перепуталось. Мне хочется и плакать и смеяться. Я готова прыгать и хлопать в ладошки, как глупый ребенок в большой праздник; а что мне нужно, мне того не выговорить.

А н н а. Мы прежде послушаем, что он скажет.

Н а с т я. Тетенька, вы шаль-то вот так. (Поправляет платок на тетке.) Да пожалуйста, как можно поделикатней!

А н н а. Ну, уж как умею. Лгать-то я не мастерица.

Н а с т я. Нам бы как-нибудь, тетенька, припрятать свою бедность-то, чтоб не очень уж сразу-то.

А н н а. Постараюсь.

Н а с т я. Тетенька, он идет.

А н н а. Поди, встреть его.

 

Входит Баклушин.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Анна, Настя, Баклушин.

 

Н а с т я. Вы-таки пришли. Ну, уж нечего с вами делать! Милости просим. Пожалуйте сюда!

Б а к л у ш и н. Куда же?

Н а с т я. А вот сюда, под деревья. Здесь лучше, чем в комнатах.

Б а к л у ш и н. Как? На улице? Это довольно оригинально.

Н а с т я (представляя Баклушина). Модест Григорьич Баклушин! Тетушка моя, Анна Тихоновна.

 

Баклушин кланяется.

 

А н н а. Садиться не угодно ли?

 

Баклушин садится.

 

Н а с т я (наливая стакан чаю). Не прикажете ли чаю?

Б а к л у ш и н. Покорно вас благодарю. (Берет стакан.)

Н а с т я. Не знаю, хорошо ли я хозяйничаю. Право, так неожиданно. Сладко ли я вам налила?

Б а к л у ш и н. Превосходно. Отличный чай, отличные сухарики.

Н а с т я. Ах, нынче и погода какая! И все так... Не угодно ли вам еще?

Б а к л у ш и н. Позвольте. (Подает стакан.)

Н а с т я (наливая). Ах, как мне весело, что мой чай вам нравится. Мне так это приятно слышать от вас. (Подает стакан.) Не правда ли, у нас хорошо? Мы живем конечно, небогато, но зато тихо, покойно. Мне, право, здесь так весело.

 

Входит Елеся в жилете с сертуком в руках.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Анна, Настя, Баклушин, Елеся, потом Мигачева.

 

Н а с т я. Никто нас не трогает, никто нам не мешает.

Е л е с я (вешает сертук на дереве подле стола и начинает чистить).

Чижик-пыжик у ворот,

Воробушек маленький.

Н а с т я (сконфузившись). Конечно, соседи у нас люди простые. (Елесе.) Елеся, вы бы дома сертук-то чистили. (Баклушину.) Но все нас так уважают.

Е л е с я. Очень нужно дома-то пылить.

Н а с т я (почти сквозь слезы). А на нас-то зачем пылите! Отойдите по крайней мере.

Е л е с я. Ничего-с, кушайте чай, вы мне не мешаете.

Б а к л у ш и н. А он чудак порядочный!

Н а с т я. Не обращайте на него внимания, он малоумный.

Е л е с я. Уж и сертучок, Настасья Сергевна. (Надевает сертук.)

Н а с т я. Оставьте меня!

Е л е с я. Да вы поглядите! (Поворачивается кругом.) Красота! Великонек немножко, да не перешивать же! Авось вырасту; что доброе-то портить!

 

Входит Мигачева, принарядившись очень пестро и без вкуса.

 

Б а к л у ш и н. Это что за явление?

Н а с т я. Это его мать! Она очень хорошая женщина! Учтивая, обязательная.

М и г а ч е в а (Елесе). Скоро ль ты, чучело гороховое?

Е л е с я. Готов. Совсем Максим, и шапка с ним.

М и г а ч е в а (проходя мимо Насти). Чай да сахар всей компании. Ох, не очень ли важно вы расселись-то. (Уходит в сад, Елеся за ней.)

Н а с т я (сквозь слезы). Это ужасно! Я не знаю, за что они нынче все обижают меня. А все-таки здесь хорошо.

Б а к л у ш и н. Нет, Настасья Сергевна, не утешайте себя, вам здесь нехорошо. Напрасно вы оставили вашу крестную маменьку.

Н а с т я. Разве я сама ее оставила! Она начала меня упрекать: "Что ты все хорошеешь!" Ну, а что же мне делать! Я не виновата. Стала меня одевать похуже, а я все-таки лучше ее дочерей. Рассердилась за это да и прогнала меня.

Б а к л у ш и н. Да, так вот что! Ну, теперь для меня дело ясно.

А н н а. Да, ни за что обидели девушку. Да и нам-то какая тягость! Мы и сами-то с куска на кусок перебиваемся, а тут еще ее нам на шею спихнули.

Н а с т я (с упреком ). Тетенька!

А н н а. Что, Настенька, скрываться-то, коли он тебе знакомый! Пусть уж все узнает. Кабы с рук ее сбыть, вот бы перекреститься можно.

Б а к л у ш и н. Сбыть! Точно вещь какую. А куда же сбыть ее вы думаете?

А н н а. Кроме как замуж, куда ж она годится! Ничего она не знает, ничего не умеет.

Б а к л у ш и н. Неприятное положение! Надо подумать об этом серьезно. Что же вы делаете?

Н а с т я. Так, кой-что.

Б а к л у ш и н. Не кой-что, вам надо трудиться! Вы хоть бы уроки давали.

Н а с т я. Чему? Я сама ничего не знаю. Вы видели, как меня воспитывали. Меня учили только тешить гостей, чтоб все смеялись каждому моему слову; меня учили быть милой да наивной; ну, я и старалась.

Б а к л у ш и н. Да. правда. Ну, так вот что: сами учитесь! Да учитесь прилежней.

А н н а. Оно, точно, хорошо; только, пока учишься, надо кушать что-нибудь.

Б а к л у ш и н. И то правда.

А н н а. Богатые думают об ученье, а бедные о том, чтоб только живу быть.

Н а с т я. Постойте, погодите, тетенька! Дайте нам поговорить. (Отходит к стороне и манит Баклушина.) Подите сюда на минуточку!

Б а к л у ш и н (подходя). Что вам угодно?

Н а с т я. Можно вас об одном спросить?

Б а к л у ш и н. Спрашивайте, что хотите!

Н а с т я (тихо). Вы меня любите по-прежнему?

Б а к л у ш и н. Больше прежнего.

Н а с т я. Ах, как это хорошо!

Б а к л у ш и н. А вы?

Н а с т я. Про меня-то что и говорить! Кого ж мне и любить, как не вас? Так смотрите же!

Б а к л у ш и н. Что смотреть-то?

Н а с т я. Не обманите меня.

Б а к л у ш и н. В чем? Я вам ничего не обещал.

Н а с т я. Вы обещали меня любить, а это мне дороже всего.

Б а к л у ш и н. Если я вам так дорог, отчего же вы давеча не хотели сказать мне своей квартиры?

 

Подходят к столу.

 

Н а с т я. Я боялась, что вы войдете к нам, увидите нашу бедность и разлюбите меня. (Плачет.)

Б а к л у ш и н. А плакать-то об чем?

Н а с т я. Мне стыдно.

Б а к л у ш и н. А зачем же стыдиться бедности?

А н н а. А то чего же стыдиться-то! Есть ли что еще хуже, обидней бедности, ообенно для молодой девушки?

Б а к л у ш и н. Мало ль что есть хуже бедности!

А н н а. Вы посмотрите хорошенько на людей-то! Многие ль стыдятся того, что хуже-то, а бедности-то всякий стыдится. Вы сами бедности не знаете, оттого не по-людски и судите.

Н а с т я. Оставьте, тетенька, этот разговор. Вы опять за то же. Я так счастлива, что Модест Григорьич у меня в гостях! Можно нам теперь хоть ненадолго и забыть про свое горе.

Б а к л у ш и н. Вот теперь вы очень мило рассуждаете. Позвольте за это поцеловать вашу руку!

Н а с т я. Ах, извольте, извольте!

 

Выходят из саду Фетинья, Мигачева, Лариса и Елеся.

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Анна, Настя, Баклушин, Фетинья, Мигачева, Лариса и Елеся.

 

Ф е т и н ь я. Ишь, блаженствуют! Ну, не обида это?

М и г а ч е в а. А вот я сейчас осажу их. (Подходит к столу.) Уж вы очень проклажаетесь за чужим-то самоваром. Нам самим нужно, у нас тоже гости; они хоть и не благородные, а пожалуй, что и почище будут. Бери, Елеся!

 

Елеся берет самовар и уносит.

 

Н а с т я. Что с вами? За что вы нас обижаете?

М и г а ч е в а. Уж не взыщите! За свою собственность всегда могу.

Н а с т я. Нам он был уж не нужен, мы бы и сами вам отдали.

М и г а ч е в а. Ну, еще когда вас дождешься, а так-то лучше. Да и платок-то бы отдали. Что щеголять-то в чужом.

А н н а (отдавая платок). Возьмите!

Н а с т я. Ах, какой стыд, какой стыд!

Л а р и с а (подходя к Насте). Здравствуйте, Настенька!

Н а с т я (отворачиваясь). Здравствуйте!

Л а р и с а. Это ваш жених? Даже очень недурен.

Н а с т я. Какой жених! У меня нет жениха.

Л а р и с а. Ах, напрасно. Вы не должны от нас скрываться, формально все доказывает, что этот самый и есть ваш жених.

Н а с т я. Оставьте вы меня!

Л а р и с а. Коль скоро вы ходите по лавкам собирать на приданое и даже бумагу для этого выправили, как же вы можете быть без жениха? Потому вы не должны народ обманывать.

Н а с т я. Ах, ах! (Закрывает лицо руками.)

Л а р и с а. А вдруг и мы хотим дать вам рубль серебра и говорим: "Окажите нам вашего жениха для видимости. Может, с вашей стороны обман!" (Отходит к Фетинье.)

 

Настя стоит как убитая.

 

Ф е т и н ь я. Ай да Лариса! Она, нет-нет, да и скажет словцо!

Л а р и с а. Что ж, вы воображаете, что я совсем без образования? Но как много вы о своем дитя ошибаетесь. (Важно уходит в калитку, Фетинья и Мигачева за нею.)

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Баклушин, Анна, Настя.

 

Б а к л у ш и н. Что это значит? Куда я попал?

Н а с т я (складывая руки и умоляющим голосом). Простите меня!

А н н а (берет ее за руку). Полно ты, полно! Что за оправдания! Ну, пошли, так и пошли. Надо чем-нибудь кормиться.

Б а к л у ш и н. Можно ли, можно ли? У меня руки опускаются. Что мне думать о вас?

Н а с т я. Вы меня разлюбите?

А н н а. Да что за беда такая! Дядя и свидетельство достал и приказал ей идти, потому что кормить лишнего человека нам нечем, - мы сами часто не евши с сидим. Вот и все. Она не смела не идти.

Б а к л у ш и н. Вы говорили, что для молодой девушки ничего нет хуже, обидней бедности. Просить, побираться, милостивая государыня, вот что хуже бедности.

А н н а. Это не хуже бедности, милостивый государь, это самая бедность-то есть. Сначала просить, потом воровать...

Б а к л у ш и н. Что за ужасы! Что вы ее пугаете! Вам еще далеко до крайности, вы пьете хороший чай.

Н а с т я. Ах, этот чай! Вся и беда-то от него. Послушайте! Вы писали, что придете ко мне, а у меня решительно ничего не было, нечего и заложить; а мне хотелось вас чаем напоить, вот я и пошла. Я не знала, что это так дурно.

Б а к л у ш и н. Так вы это для меня? Благодарю вас. Но вот что, Настасья Сергевна: коли денег нет, так работать надо, работать, а не милостыню просить.

А н н а. А вы думаете, мы сложа руки сидим? Мы чуть не ослепли от работы. Да что стоит наша работа, когда мы ничего не умеем. Мы на хлеб не вырабатываем.

Б а к л у ш и н. По-моему, уж лучше в горничные идти.

Н а с т я. Тетенька, вон что говорят. Найдите мне место, я пойду в горничные.

А н н а. Мало ль что говорят, а ты слушай всех. Где тебя держать будут? Тебе рубля в месяц не дадут. Ты и утюга-то в руки взять не умеешь. (Баклушину.) Вы видите наше положение, вы ее любите; вот вам бы и помочь бедной девушке.

Б а к л у ш и н. Чем же я могу?

А н н а. Ведь вы холостой?

Б а к л у ш и н. Холостой.

А н н а. Женитесь!

Н а с т я. Тетенька, перестаньте.

А н н а. Что за церемонии! Спасите ее, ведь погибнет.

Н а с т я (с испугом). Тетенька, разве я погибну?

А н н а. Погибнешь, душа моя. Не ты первая, не ты последняя.

Н а с т я. Ах, как страшно! (Баклушину.) Так спасите меня!

Б а к л у ш и н. Ангел мой, я люблю вас, но жениться было бы безумие с моей стороны. У меня ничего нет. Жалованья мне только хватает на платье, да и то я чуть не всем портным в Москве должен. Я сам ищу богатой невесты, чтоб поправить свои дела.

А н н а. Да, вот что?

Н а с т я. Хорошо же вы меня любите!

Б а к л у ш и н. Вас-то я люблю очень.

Н а с т я. А себя больше?

Б а к л у ш и н. Немножко больше.

Н а с т я. Бог с вами! (Отворачивается и плачет.)

Б а к л у ш и н (берет ее за руку). Ну, перестаньте, Настасья Сергевна! Настенька! Ну, рассмейтесь! Ну, агунюшки, дитя мое милое! Ну, какой я муж? Я ведь шалопай совершеннейший. Ну, рассмейтесь!

 

Настя улыбается.

 

А н н а. А, так вы шалопай? Да, я вижу. Ну, а нам не до шутовства! Мне слушать больно. У нас забота о насущном хлебе, а вы хотите смешить нас! Ей не агунюшки нужны! Ей нужен теплый угол да кусок хлеба. Вот подойдет осень, этому ребенку и надеть-то нечего, и кушать-то нечего, и жить-то негде. Если дядя и не погонит, так она в нашей сырой конуре умрет через неделю. Мы на вас надеялись: она, бедная, последние деньжонки истратила, чтоб принять вас поприличнее.

Б а к л у ш и н. Я бы рад всей душой помочь Настасье Сергевне, но у меня есть одно ужасное обстоятельство, которое связывает мне руки. Ах, если б вы знали!

А н н а. Разговор короток. Ей помощь нужна настоящая, а вы, как я вижу, ровно ничем ей помочь не можете.

Б а к л у ш и н. Отчего же ничем? Дружеским участием, советом.

А н н а. Отчего это богатым никто ничего не советует, а все только бедным? Как будто у бедных уж и ума нет. У нас, бедных, только денег нет, а ум такой же, как и у вас. Что нынче за свет такой! С наставлением набивается всякий, а денег никто не дает.

Б а к л у ш и н. Где мне взять денег! Мне самому не хватает. Разве малость какую-нибудь!

А н н а. Да хоть и малость, все-таки ей помощь. У ней ведь уж чисто ничего.

Н а с т я. Тетенька, я от него не возьму ни за что.

А н н а. Ты не возьмешь, я возьму. Коли теперь с вами нет, занесите как-нибудь. Доброе дело сделаете.

Б а к л у ш и н. Непременно занесу, непременно. Ох, этот ростовщик проклятый, опутал он меня по рукам и по ногам. А я, знаете ли что, я все-таки подумаю; может быть, ведь...

А н н а. Подумайте! Душу-то ее пожалейте! А то ведь я... уж там суди меня бог! Я с голоду умереть ей не дам. Я знаю, что такое голод.

Б а к л у ш и н. Прощайте, мой милый ребенок. Я вот что, я к вам сегодня же зайду.

Н а с т я. Приходите!

 

Баклушин раскланивается и уходит.

ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ

Анна, Настя.

 

А н н а. Ну, видела я теперь твоего знакомого довольно хорошо. Надо бы тебя поругать хорошенько, да уж и жалко.

Н а с т я. За что?

А н н а. Истратила ты свои последние деньжонки, а что толку! Послушай-ко ты меня! Выкинь ты его из головы вон.

Н а с т я. Да ведь он сказал, что еще подумает.

А н н а. Ну, да, как же! Будет он думать, нужно ему очень! А коли и будет, так ничего не выдумает. Ему бы только болтать о пустяках, вот его дело. Много таких-то по Москве бегает, да не очень-то они нам нужны. Мы иной день не евши сидим, а он придет с разговорами только оскомину набивать. И не надо его, и бог с ним.

Н а с т я. Ах, не прогнать же его!

А н н а. Отчего ж не прогнать; и прогоним. Вот он нынче придет; я тебя научу тогда, что ему сказать. Поверь, что он больше и не заглянет к нам. Да и хорошо бы. Какая от него польза? На что он нам? Сбивать тебя с толку? Так у тебя и то его немного. А тебе, душа моя, пора самой думать о себе, да, ох, думать-то хорошенько. Ребячество твое кончилось, миновалось.

Н а с т я. Я знаю, что оно миновалось.

А н н а. Нет, плохо знаешь! Все еще ты ребячишься. А ребячиться тебе уж не то что стыдно, а как-то зазорно глядеть-то на тебя. Богатая девушка прыгает, так ничего, весело; а бедная скачет, как коза, так уж очень обидно на нее. Что было, то прошло, того не воротишь; а впереди для тебя - нечего мне скрывать-то - и сама ты видишь, ничего хорошего нет. Жить с нами в нищете, в холоде, в голоде тебе нельзя. И остается тебе...

Н а с т я. Что мне остается?

А н н а. Что тебе остается-то? Бедная ты, бедная! Лучше бы всего тебе теперь...

Н а с т я. Что, тетенька?

А н н а. Что? Умереть, вот что.

Н а с т я. Ах, умереть...

А н н а. Да. Я об тебе и плакать бы не стала. В могилку-то тебя как в постельку бы положила.

Н а с т я. Страшно, тетенька! (С криком.) Ах, страшно, страшно! Холодно. Повезут меня на этих черных дрогах... такие страшные! Лежать в могиле, а все живут!.. Мне жить хочется, я такая молоденькая.

А н н а. Ох, жить! Да ведь уж нечего делать! Бог смерти не дает, так, видно, жить надобно. Только я уж тебе сказала, что жить так, как мы живем, тебе нельзя. Да и что за напасть! Ты такая хорошенькая, тебе можно жить и лучше.

Н а с т я. А как же?

А н н а. А вот в сумерки придет купец... Дело-то ясное; я давеча тебе всего не сказала, что он со мной говорил.

Н а с т я (закрывая лицо руками). Ах, ах! Нехорошо!

А н н а. Да, нехорошо. Что дурное хвалить! А где ж взять для тебя хорошего-то? Тебе его в жизни и не дождаться никогда. Уж худого-то не минуешь. Так из худого-то надо выбирать, что получше.

Н а с т я. Дайте мне подумать.

А н н а. Думай, Настенька, думай, душа моя, хорошенько. Хуже всего, коли руки опустишь. Затянешься в нашу нищенскую жизнь, беда! Думай теперь, пока еще в тебе чувства-то не замерли, а то и солдатской шинели будешь рада.

Н а с т я. Ай, что вы! Нет, нет!

А н н а. Ходить по домам побираться, то кусочек сахарцу занять, то огарочек свечки; подбирать на чужих дворах щепочки, чтоб вскипятить горшок пустых щей...

Н а с т я. Ах нет, нет! Не говорите, замолчите! (Подумав.) Тетенька!

А н н а. Что, душа моя?

Н а с т я. А много девушек умирают... от бедности, от горя?

А н н а. Довольно-таки.

Н а с т я. А много и таких...

А н н а. Каких?

Н а с т я. Ах, как стыдно!

А н н а. Ох, много, много!

Н а с т я. И все смеются над ними, презирают, обижают их... бедных?

А н н а. Есть, кто и пожалеет; только мало христианства-то в людях.

Н а с т я. И ведь никому-то, никому, кто на тебя косо взглянет, кто от тебя отворотится, рассказать нельзя, объяснить нельзя, что тебе только и оставалось или смерть или такая жизнь.

А н н а. Думай, Настенька! Времени остается нам немного; купец придет скоро, - надо будет ему сказать что-нибудь. Да ты не забудь и того, что завтра нам опять идти сбирать; а если ты не пойдешь, так дядя тебя прогонит из дому.

Н а с т я. Помогите мне, посоветуйте!

А н н а. Нет, мой друг, я греха на душу не возьму. И не слушай ты никого, будь ты сама над собой большая. А я ни советовать тебе, ни осуждать тебя не стану. Хочешь ты, живи...

Н а с т я. Да, тетенька, простите меня, не презирайте меня, мне хочется пожить получше! (Прилегает на грудь к Анне Тихоновне.)

А н н а. Бог тебя простит; я тебе не судья.