Во весь голос (Маяковский В. В.)

Поэма «Во весь голос»^{[ i ]} (1930 г.) поэта Маяковского Владимира Владимировича (1893 – 1930).

Во весь голос

Первое вступление в поэму

 

Уважаемые

      товарищи потомки!

Роясь

   в сегодняшнем

           окаменевшем го*не,

наших дней изучая потемки,

вы,

  возможно,

       спросите и обо мне.

И, возможно, скажет

          ваш ученый,

кроя эрудицией

        вопросов рой,

что жил-де такой

         певец кипяченой

и ярый враг воды сырой.

Профессор,

     снимите очки-велосипед!

Я сам расскажу

       о времени

            и о себе.

Я, ассенизатор

       и водовоз,

революцией

      мобилизованный и призванный,

ушел на фронт

       из барских садоводств

поэзии —

    бабы капризной.

Засадила садик мило,

дочка,

   дачка,

      водь

        и гладь —

сама садик я садила,

сама буду поливать.

Кто стихами льет из лейки,

кто кропит,

     набравши в рот —

кудреватые Митрейки,

           мудреватые Кудрейки —

кто их к черту разберет!

Нет на прорву карантина —

мандолинят из-под стен:

«Тара-тина, тара-тина,

т-эн-н…»

Неважная честь,

        чтоб из этаких роз

мои изваяния высились

по скверам,

     где харкает туберкулез,

где б***ь с хулиганом

           да сифилис.

И мне

   агитпроп

        в зубах навяз,

и мне бы

     строчить

          романсы на вас, —

доходней оно

       и прелестней.

Но я

  себя

    смирял,

        становясь

на горло

     собственной песне.

Слушайте,

     товарищи потомки,

агитатора,

     горлана-главаря.

Заглуша

    поэзии потоки,

я шагну

    через лирические томики,

как живой

     с живыми говоря.

Я к вам приду

       в коммунистическое далеко

не так,

   как песенно-есененный провитязь.

Мой стих дойдет

         через хребты веков

и через головы

        поэтов и правительств.

Мой стих дойдет,

         но он дойдет не так, —

не как стрела

       в амурно-лировой охоте,

не как доходит

        к нумизмату стершийся пятак

и не как свет умерших звезд доходит.

Мой стих

     трудом

         громаду лет прорвет

и явится

     весомо,

         грубо,

            зримо,

как в наши дни

        вошел водопровод,

сработанный

       еще рабами Рима.

В курганах книг,

        похоронивших стих,

железки строк случайно обнаруживая,

вы

 с уважением

       ощупывайте их,

как старое,

      но грозное оружие.

Я

 ухо

   словом

       не привык ласкать;

ушку девическому

         в завиточках волоска

с полупохабщины

         не разалеться тронуту.

Парадом развернув

         моих страниц войска,

я прохожу

     по строчечному фронту.

Стихи стоят

      свинцово-тяжело,

готовые и к смерти

          и к бессмертной славе.

Поэмы замерли,

        к жерлу прижав жерло

нацеленных

       зияющих заглавий.

Оружия

    любимейшего

готовая

    рвануться в гике,

застыла

    кавалерия острот,

поднявши рифм

        отточенные пики.

И все

   поверх зубов вооруженные войска,

что двадцать лет в победах

              пролетали,

до самого

     последнего листка

я отдаю тебе,

      планеты пролетарий.

Рабочего

     громады класса враг —

он враг и мой,

       отъявленный и давний.

Велели нам

      идти

         под красный флаг

года труда

     и дни недоеданий.

Мы открывали

        Маркса

            каждый том,

как в доме

     собственном

            мы открываем ставни,

но и без чтения

        мы разбирались в том,

в каком идти,

        в каком сражаться стане.

Мы

  диалектику

        учили не по Гегелю.

Бряцанием боев

        она врывалась в стих,

когда

   под пулями

         от нас буржуи бегали,

как мы

    когда-то

         бегали от них.

Пускай

    за гениями

          безутешною вдовой

плетется слава

        в похоронном марше —

умри, мой стих,

        умри, как рядовой,

как безымянные

         на штурмах мерли наши!

Мне наплевать

        на бронзы многопудье,

мне наплевать

        на мраморную слизь.

Сочтемся славою —

         ведь мы свои же люди, —

пускай нам

      общим памятником будет

построенный

       в боях

          социализм.

Потомки,

     словарей проверьте поплавки:

из Леты

    выплывут

         остатки слов таких,

как «проституция»,

          «туберкулез»,

                 «блокада».

Для вас,

    которые

         здоровы и ловки,

поэт

  вылизывал

        чахоткины плевки

шершавым языком плаката.

С хвостом годов

        я становлюсь подобием

чудовищ

     ископаемо-хвостатых.

Товарищ жизнь,

        давай быстрей протопаем,

протопаем

      по пятилетке

             дней остаток.

Мне

  и рубля

      не накопили строчки,

краснодеревщики

         не слали мебель на дом.

И кроме

    свежевымытой сорочки,

скажу по совести,

         мне ничего не надо.

Явившись

     в Це Ка Ка

          идущих

              светлых лет,

над бандой

      поэтических

             рвачей и выжиг

я подыму,

     как большевистский партбилет,

все сто томов

       моих

          партийных книжек.

---

Примечания

↑ i) Написана в 1930 г.

Источник: Маяковский В. Полное собр. соч.: В 13 т. М., 1955.