Логотип Dslov.ru   Телеграмм   Вконтакте

Сказка о завистнике и внушившем зависть (1001 ночь. Арабские сказки)

Книга «1001 ночь. Арабские сказки», перевод Салье Михаила Александровича (1899 – 1961).


Сказка о завистнике и внушившем зависть (13, 14)

Говорят, о ифрит, - сказал я, - что в одном городе было два человека, жившие в двух смежных домах с общим простенком, и один из них  завидовал другому и поражал его глазом и силился повредить ему. И он все время ему завидовал, и его зависть так усилилась, что он стал вкушать мало пищи  и сладости сна, а у того, кому он завидовал, только прибавлялось добра,  и всякий раз" как сосед старался ему повредить, его благосостояние  увеличивалось, росло и процветало. Но внушивший зависть узнал, что сосед  завидует ему и вредит, и уехал от соседства с ним и удалился от его  земли и сказал: "Клянусь Аллахом, я покину из-за него мир!" И он  поселился  в другом городе и купил себе там землю (а на этой улице был старый  оросительный колодец), и построил для себя у колодца келью и, купив себе все, что ему было нужно, стал поклоняться Аллаху великому, предаваясь молитве с чистым сердцем.

   И к нему со всех сторон приходили нуждающиеся и бедные, и слух о  нем распространился в этом городе, и весть дошла до его соседа-завистника, и тот узнал о благе, которого он достиг, и о том, что вельможи города  ходят к нему. И он вошел в келью, и его сосед, внушивший зависть, встретил его пожеланием простора и уюта и оказал ему крайнее  уважение.  И  тогда завистник сказал ему: "У меня с тобой будет разговор, и  в  нем  причина моего путешествия к тебе. Я хочу тебя порадовать; встань же  и  пройдись со мною по твоей келье". И внушивший зависть поднялся и взял  завистника за руку, и они прошли до конца кельи, и завистник  сказал:  "Вели  твоим факирам, чтобы они пошли в свои кельи. Я скажу тебе только в тайне, чтобы никто не слышал нас". И внушивший зависть сказал факирам: "Войдите  в свои кельи", и они сделали так, как он им приказал, а внушивший  зависть прошел немного с завистником и дошел с ним до старого колодца. И завистник толкнул внушившего зависть и сбросил его в колодец, когда  никто  не знал этого, и пошел своей дорогой, думая, что убил его.

   А в колодце жили джинны, и они подхватили внушившего  зависть  и  мало-помалу спустили его и посадили на камень  и  спросили  один  другого: "Знаете ли вы, кто это?" - "Нет", - ответили джинны. И тогда один из них сказал: "Это человек, внушивший зависть, который бежал от  завистника  и поселился в нашем городе. Он воздвиг ту келью и развлекал нас своими молитвами и чтением Корана, а завистник пришел к нему и встретился с ним и ухитрился сбросить его к нам. А весть о нем дошла в сегодняшний вечер до султана этого города, и он решил Завтра посетить его ради своей дочери".

- "А что с его дочерью?" - спросил кто-то из них. И  говоривший  сказал: "Она одержимая; в нее влюбился джинн Маймун ибн Дамдам, и если бы старец знал для нее лекарство, он бы наверное ее исцелил. А лекарство для нее - самая пустая вещь". - "А какое же это лекарство?" -  спросил  кто-то  из джиннов. И говоривший ответил: "У черного кота, что у него в келье, есть на конце хвоста белая точка величиною с дирхем. Пусть возьмет  семь  волосков из этих белых волос и окурит ими царевну, и марид уйдет у нее  из головы и никогда не воротится к ней, и она тотчас же вылечится".

   И все это происходило, о ифрит, а внушавший зависть слушал. Когда  же настало утро и взошла заря и заблистала, нищие пришли к старцу и  увидели, что он поднимается из колодца, и он стал великим в их  глазах.  А  у внушившего зависть не было другого лекарства, кроме черного кота,  и  он взял из белой точки, что была у него на хвосте, семь волосков и  спрятал их у себя. И едва взошло солнце, как прибыл царь со своими вельможами, а остальной свите приказал стоять. Когда царь  вошел  к  возбудившему  зависть, тот сказал: "Добро пожаловать!" - и,  велев  ему  подойти  ближе, спросил: "Хочешь, я открою тебе, для чего ты ко мне прибыл?" - "Хорошо", - ответил царь. И старец сказал: "Ты прибыл, чтобы посетить  меня,  а  в душе хочешь меня спросить о своей дочери". - "Да, праведный  старец!"  - воскликнул царь. И внушивший зависть сказал: "Пошли кого-нибудь привести ее, и я надеюсь, что, если захочет Аллах великий, она сию же минуту  исцелится".

   И царь обрадовался и послал своих телохранителей, и они принесли  царевну её скрученными руками, закованную в цепи,  и  возбудивший  зависть посадил её и покрыл ее покрывалом и, вынув волоса, окурил ее ими. И тот, кто был над ее головой, испустил крик и покинул ее, а девушка  пришла  в разум и закрыла себе лицо и спросила: "Что это происходит и  кто  привел меня в это место?" И султан обрадовался радостью, которой нет сильнее, и поцеловал ее в глаза и поцеловал руки у старца, возбудившего зависть,  а после того он обернулся к вельможам своего царства и спросил их: "Что вы скажете? Чего заслуживает тот, кто исцелил мою  дочь?"  -  "Жениться  на ней", - отвечали они. И царь воскликнул: "Вы сказали правду!"  Потом  он выдал дочь замуж за внушившего зависть, и тот  сделался  зятем  царя.  А спустя немного умер везирь, и царь спросил: "Кого сделаем везирем?" -  и ему сказали: "Твоего зятя". И его сделали везирем, и еще  немного  спустя умер султан, и когда спросили: "Кого сделаем царем?" - ответили:  "Везиря". И везиря сделали султаном, и он стал царем и правителем.

   Однажды царь сел на коня, и завистник проходил по его дороге, и вдруг видит: тот,  кому он завидовал, в царственном великолепии, среди эмиров, везирей и  вельмож своего царства! И взор царя упал на завистника,  и он повернулся и сказал одному из своих везирей: "Приведи ко мне этого человека и не устрашай его". И везирь пошел и привел его соседа, завистника.

А царь  сказал: "Дайте ему тысячу москалей из моей казны и принесите ему двадцать тюков  товаров и пошлите с ним стражника, чтобы он доставил его в город", - и потом он простился с ним и уехал,  не наказавши его за то, что он сделал с ним.

   Посмотри же, ифрит, как возбудивший зависть простил завистника и  как тот сначала завидовал ему, потом причинил ему вред и отправился к нему и довел до того, что бросил его в колодец, и хотел его  убить,  но  он  не воздал ему за его это, а простил ему и отпустил".

   И я заплакал, о госпожа, перед ифритом горьким плачем,  которого  нет сильнее, и произнес:

   "Отпускай преступным: всегда мужи разумные

   Одаряли злого прощением за зло его.

   Я объял проступки все полностью и сверил их все,

   Обоими же ты все виды прощенья - будь милостив.

   И пусть тот, кто ждет себе милости от высшего,

   Отпускает низшим проступки их и прощает их".

   "Чтобы тебя убить или простить, - сказал ифрит, - Я непременно заколдую тебя!" И он оторвал меня от земли и взлетел со мною на  воздух,  так что я увидел под собой землю, как чашку посреди воды. Потом он  поставил меня на гору и, взяв немного земли, побормотал над нею и  поколдовал  и, осыпав меня ею, воскликнул: "Перемени этот образ на образ обезьяны!"

   С того времени я сделался обезьяной столетнего  возраста.  И,  увидев себя в этом гадком образе я заплакал о самом себе, но был стоек  против несправедливости судьбы, ибо знал, что время не благоволит никому.  И  я спустился с горы вниз и увидел широкую равнину и шел до конца месяца,  и путь мой привел меня к берегу соленого моря. И я простоял некоторое время и вдруг вижу - корабль посреди моря, и ветер благоприятствует ему,  и он идет к берегу. И я скрылся за камнем на краю берега и подождал,  пока пришел корабль, и взошел на него, и один из едущих воскликнул:  "Уведите от нас этого злосчастного!" - "Мы его убьем", - сказал капитан.  А  тот, другой, вскричал: "Я убью его вот этим мечом!" Но я схватил капитана  за полу и заплакал, и мои слезы потекли, и капитан  сжалился  надо  мною  и сказал: "О купцы, эта обезьяна прибегла к моей защите, и  я  защищу  ее.

Она под моим покровительством, и пусть никто ее не беспокоит и не досаждает ей". И капитан стал обращаться со мной милостиво, и, что бы  он  ни говорил мне, я понимал и исполнял все его дела и служил ему на  корабле, и он полюбил меня. Ветер благоприятствовал кораблю в течение  пятидесяти дней, и мы пристали к большому городу, где было множество людей,  сосчитать число которых может только Аллах.

   И в тот час, когда мы прибыли, наш корабль остановился, и вдруг к нам явились невольники от царя города и поднялись на наше судно и поздравили купцов с благополучием и сказали: "Наш царь поздравляет вас с благополучием и посылает вам этот свиток бумаги, - пусть каждый из вас напишет на нем одну строчку". Дело в том, что у царя был  везирь-чистописец,  и  он умер, и султан поклялся и дал великие клятвы, что с дела с везирем  лишь того, кто пишет так, как он. И они подали купцам бумажный свиток  длиной в десять локтей и шириной в локоть, и каждый, кто умел писать,  написал, до последнего. И тогда я поднялся, будучи в образе  обезьяны,  и  вырвал свиток у них из рук, и они испугались, что я порву  его,  и  стали  меня гнать криками, но я сделал им знак: "Я умею писать!" И  капитан  знаками сказал им: "Пусть пишет; если он станет царапать,  мы  его  прогоним  от нас, а если напишет хорошо,  я  сделаю  его  своим  сыном.  Я  не  видел обезьяны понятливее, чем эта". И я взял калам [34]  и,  набрав  из  чернильницы чернил, написал почерком рика такое двустишие:

   Судьбою записаны милости знатных,

   Твоя ж не написана милость досель.

   Так пусть же Аллах не лишит нас тебя -

   Ведь милостей всех ты и мать и отец.

   И я написал почерком рейхани:

   Перо его милостью объемлет все области,

   И все охватил миры своею он щедростью.

   Нельзя Нил египетский сравнить с твоей милостью,

   Что тянется к странам всем рукой с пятью пальцами.

   И почерком сульс я написал:

   Всяк пишущий когда-нибудь погибнет,

   Но все, что пишут руки его, то вечно.

   Не вздумай же ты своею писать рукою

   Другого, чем то, что рад ты, воскреснув, видеть.

   И еще я написал почерком несхи:

   И когда пришла о разлуке весть, нам назначенной

   Переменой дней и судьбой, всегда превратной,

   Обратились мы ко устам чернильниц, чтоб сетовать

   На разлуки тяжесть концами острых перьев.

   И дальше я написал почерком тумар:

   Халифат не вечен для правящих, поистине,

   А коль споришь ты, скажи же мне, где первые?

   Благих поступков сажай посевы в делах своих;

   Коль низложен будешь, посевы эти останутся

   И почерком мухаккик я написал:

   Открывши чернильницы величья и милостей,

   Налей в них чернила ты щедрот и достойных дел.

   Пиши же всегда добром, когда точно можешь ты,

   Тогда вознесешься ты высоко пером своим.

   Потом я подал им свиток, и они написали каждый по  строчке,  а  после этого невольники взяли свиток и отнесли его к царю.

   И когда царь посмотрел на свиток, ему  не  понравился  ничей  почерк, кроме моего, и он сказал  присутствующим:  "Отправляйтесь  к  обладателю этого почерка, посадите его на мула и доставьте его с музыкой.  Наденьте на него драгоценную одежду и приведите его ко мне". И, услышав слова царя, все улыбнулись, а царь разгневался и сказал: "О, проклятые, я  отдаю вам приказание, а вы надо мной смеетесь!" - "О царь, - отвечали  они,  - нашему смеху есть причина". - "Какая же?" - спросил царь, и они сказали:

"О царь, ты велел нам доставить к тебе того, кто написал этим  почерком, но дело в том, что это написала обезьяна, а не человек, и она у капитана корабля". - "Правда ли то, что вы говорите?" - спросил царь, и они ответили: "Да, клянемся твой милостью!" И царь удивился их словам и  затрясся от восторга и воскликнул: "Я хочу купить эту обезьяну у капитана!"

   Потом он послал на корабль гонца и с ним мула,  одежду  и  музыку,  и сказал: "Непременно наденьте на него эту одежду, посадите его на мула  и доставьте его с корабля!" И они пришли на корабль и взяли меня у капитана и, надев на меня одежду, посадили меня на мула, и люди оторопели, и  город перевернулся из-за меня вверх дном, и все стали на меня смотреть.

   И когда меня привели к царю и он меня встретил,  я  поцеловал  трижды землю меж его рук, а потом он приказал мне сесть, и я присел на  колени, и все присутствующие люди удивились моей вежливости, и больше всех  изумился царь. Потом царь приказал народу уйти, и все удалились, и  остался только я, его величество царь, евнухи и маленький невольник. И царь приказал, и подали скатерть кушаний, и на ней было все, что скачет,  летает и спаривается в гнездах: куропатки, перепелки и прочие виды птиц. И царь сделал мне знак, чтобы я ел с ним, и я поднялся и  поцеловал  перед  ним землю, а потом я сел и принялся есть, и затем скатерть убрали, и я  семь раз вымыл руки и, взяв чернильницу и калам, написал такие стихи:

   Постой хоть недолго ты у табора мисок,

   И плачь об утрате ты жаркого и дичи.

   Поплачь, о ката, со мной, - о них вечно плачу я -

   О жареных курочках с размолотым мясом!

   О горесть души моей о двух рыбных кушаньях!

   Я ел на лепешке их из плотного теста.

   Аллаха достоин вид жаркого! Прекрасен он,

   Когда обмакнешь ты жир в разбавленный уксус.

   Коль голод трясет меня, всегда поглощаю я

   С почтеньем пирог мясной - изделье искусных

   Когда развлекаюсь я и ем, я смущен всегда

   Убранством и сменами столов и посуды.

   Терпенье, душа! Судьба приносит диковины,

   И если стеснит она, то даст облегченье.

   Потом я поднялся и сел поодаль, и царь посмотрел на то, что  я  написал, и, прочтя это, удивился и воскликнул; "О диво! Это  обезьяна,  и  у нее такое красноречие и почерк! Клянусь Аллахом,  это  самое  диковинное диво!" Затем царю подали особый напиток в стеклянном сосуде, и царь  выпил и протянул мне, и я поцеловал землю и выпил и написал на сосуде:

   Был огнями сжигаем я на допросе,

   Но в несчастье нашли меня терпеливым.

   Потому-то всегда в руках меня носят

   И прекрасных уста меня лобызают.

   И еще:

   Похищает свет утра мрак, дай же выпить

   Мне напитка, что ум людей отнимает.

   Я не знаю - так ясен он и прозрачен, -

   Он ли в кубке, иль кубок в нем пребывает.

   И царь прочитал стихи и вздохнул и воскликнул: "Если б подобная образованность была у человека, он бы наверное превзошел людей своего века и времени!" Потом он пододвинул ко мне шахматную доску и спросил: "Не  хочешь ли сыграть со мной?" И я сделал головой Знак: "Да", -  и,  подойдя, расставил шахматы и сыграл с царем два раза и победил  его,  и  ум  царя смутился. А потом я взял чернильницу и калам и написал  на  доске  такое двустишие:

   Целый день два войска в бою жестоком сражаются,

   И сраженье их все сильней кипит и жарче.

   Но лишь только мрак пеленой своей их окутает,

   На одной постели заснут они все вместе.

   И когда царь прочитал это двустишие, он изумился и пришел в  восторг; его охватила оторопь,  и  он  сказал  евнуху:  "Пойди  к  твоей  госпоже Ситт-аль-Хусн и скажи ей: "Поговори с царем!", чтобы она пришла  и  посмотрела на эту удивительную обезьяну". И евнух скрылся и вернулся вместе с царевной, и, посмотрев на меня, она закрыла лицо и сказала: "О  батюшка, как могло быть приятно твоему сердцу прислать за мной, чтобы показывать меня мужчинам?"

   "О Ситт-аль-Хусн, - сказал царь, - со  мною  никого  нет,  кроме  маленького невольника и евнуха, который воспитал тебя, а я - твой отец. От кого же ты закрываешь свое лицо?" И она отвечала: "Эта обезьяна -  юноша, сын царя, и отца его зовут Эфтимарус, владыка Эбечовых островов.  Он заколдован, его заколдовал ифрит Джирджис из рода Иблиса, а он убил  его жену, дочь царя Эфитамуса. И тот, про кого ты говоришь, что он обезьяна, на самом деле муж, ученый и разумный". И царь удивился словам своей  дочери и посмотрел на меня и спросил: "Правда ли то, что она  говорит  про тебя?" - и я сказал головою: "Да", - и заплакал. "Откуда же  ты  узнала, что он заколдован?" - спросил царь свою дочь, и она  сказала:  "Со  мной была, когда я была маленькая, одна старуха, хитрая колдунья, и она  научила меня искусству колдовать, и я его хорошо запомнила и усвоила.  И  я заучила сто семьдесят способов из способов  колдовства,  и  малейшим  из этих способов я могу перенести камни твоего города на гору Каф и превратить его в полноводное море, а обитателей его обратить в рыб посреди него". - "О дочь моя, - воскликнул царь, - заклинаю тебя жизнью,  освободи этого юношу, и я сделаю его своим везирем, ибо это юноша умный и  проницательный". -"С любовью и охотой", - отвечала царевна и взяла в руку нож и провела круг..."

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

 

Четырнадцатая ночь

 

   Когда же настала четырнадцатая ночь, она сказала: "Дошло до  меня,  о счастливый царь, что второй календер говорил женщине: "О царевна, о госпожа моя, взяла в руку нож, на котором были написаны еврейские имена,  и начертила им круг посреди залы и в нем написала имена и заклинания и поколдовала и прочла слова понятные и слова непонятные, и через минуту мир покрылся над нами мраком, и ифрит вдруг спустился к нам и своем  виде  и обличье, и руки у него были как вилы, ноги как мачты, а  глаза  как  две огненные искры. И мы испугались его, и царевна воскликнула: "Нет ни приюта тебе, ни уюта!" - а ифрит принял образ льва и закричал ей: "О обманщица, ты нарушила клятву и обет! Разве мы не поклялись друг  другу,  что не будем мешать один другому?"

   "О проклятый, и для подобного тебе у меня будет клятва?"  -  отвечала царевна. И ифрит вскричал: "Получи то, что пришло к тебе!"

   Тут лев разинул пасть и ринулся на девушку, но она поспешно взяла волосок из своих волос и потрясла его в руке и пошевелила над ним  губами, и волос превратился в острый меч, и она ударила им льва, и он разделился на две части. И голова его превратилась в скорпиона, а  женщина  обратилась в большую змею и ринулась на этого  проклятого,  который  имел  вид скорпиона, и между ними завязался жестокий бой. И потом скорпион превратился в орла, а змея в ястреба, и она полетела за орлом  и  преследовала его некоторое время, и тогда орел сделался черным котом, а девушка превратилась в полосатого волка, и они долго бились во дворце.

   И кот увидел, что он побежден, и превратился в большой  красный  гранат, и гранат упал на середину водоема, бывшего во дворце, и волк  подошел к нему, а гранат взвился на воздух и упал на плиты дворца и  разбился, и все зернышки рассыпались по одному, и земля во дворце стала  полна зернышек граната. И тогда волк встряхнулся и превратился в петуха и стал подбирать зернышки и не оставил ни одного зернышка, но по предопределенному велению одно зернышко притаилось у края водоема. И  петух  принялся кричать и хлопать крыльями и делал нам знаки клювом, но мы не  понимали, что он говорит, и тогда он закричал на нас криком, от которого нам показалось, что дворец опрокинулся на нас, и  стал  кружить  по  всему  полу дворца. Он увидел зерно, притаившееся у края водоема, и ринулся на него, чтобы его склевать, но зернышко вдруг метнулось в воду, бывшую в  водоеме, и, обратившись в рыбу, скрылось в глубине воды.

   И тогда петух принял вид огромной рыбы и нырнул за рыбкою  и  скрылся на некоторое время, а потом мы услышали, что раздались крики,  вопли,  и перепугались.

   И после этого появился ифрит, подобный языку пламени,  и  он  разевал рот, из которого выходил огонь, и из его глаз и носа шел огонь и дым.  И девушка тоже вышла, подобная громадному огненному углю, и она  сражалась с ним некоторое время, и огонь сомкнулся над ними, и  дворец  наполнился дымом. И мы скрылись в дыму и хотели погрузиться в воду,  опасаясь  сгореть и погибнуть, и царь воскликнул: "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Поистине, мы принадлежим Аллаху и к нему возвращаемся! О, если бы мы не возложили на нее  подобного  ради  освобождения этой обезьяны! Мы отягчили ее великой тяготой с этим проклятым  ифритом, которого не одолеть всем ифритам, существующим на земле! О, если  бы  мы не знали этой обезьяны, да не благословит Аллах ее и час  ее  появления!

Мы хотели сделать добро ради великого Аллаха и освободить ее от  чар,  и нас постигло сердечное мучение!"

   А что до меня, госпожа моя, то язык был у меня связан, и я не мог ничего сказать царю, и не успели мы очнуться, как  ифрит  закричал  из-под огня и оказался подле нас в зале. Он дунул нам в лицо огнем, но  девушка настигла его и подула ему в лицо, и в нас попали искры от нее и от него, и ее искры не повредили нам, а из его искр одна  попала  мне  в  глаз  и выжгла его, а я был в образе обезьяны. И царю в лицо тоже  попала  искра из его искр и сожгла ему половину лица и бороду и нижнюю челюсть и  вырвала нижний ряд зубов, а другая искра попала в  грудь  евнуха  и  сожгла его, и он в тот же час и минуту умер, и мы убедились,  что  погибнем,  и потеряли надежду на жизнь.

   И мы были в таком состоянии и вдруг слышим, кто-то восклицает: "Аллах велик! Аллах велик! Он помог и поддержал и покинул того, кто  не  принял веру Мухаммеда, месяца веры!" И вдруг, оказалось, царевна сожгла ифрита, и он стал кучей пепла. И девушка подошла к нам и сказала: "Принесите мне чашку воды!" И ей принесли чашку, и она проговорила что-то, чего  мы  не поняли, а потом брызнула на меня водой и сказала: "Освободись,  заклинаю тебя истиною истинного и величайшим именем Аллаха, и прими свой первоначальный образ".

   И я встряхнулся, и вдруг вижу -  я  человек,  каким  был  прежде,  но только мой глаз пропал, а девушка воскликнула: "Огонь, огонь! О батюшка, я уже не буду жить! Я не привыкла биться с джиннами, а будь он из людей, я бы давно убила его. Я стала бессильна лишь тогда, когда гранат  рассыпался, и я подобрала его зерна, но забыла то зернышко, где был дух джинна, а если бы я его подобрала, он бы наверное тотчас же умер.  Но  я  не знала этого, по воле судьбы и рока, и вдруг он явился, и у  меня  с  ним был жестокий бой под землею, в воде и в воздухе, и  всякий  раз,  как  я открывала над ним врата колдовства, он тоже открывал  врата  надо  мною, пока не открыл надо много врат огня, а мало кто, когда  открываются  над ним врата огня, от него спасается. Но мне помогла против него судьба,  и я сожгла его раньше себя, предложив ему прежде принять  веру  ислама.  А что до меня, я умираю, и да будет Аллах для вас моим преемником".

   И она стала взывать к Аллаху о помощи и непрестанно призывала на  помощь от огня, и вдруг темные искры поднялись к ее груди и  распространились до лица, и когда они достигли лица девушки, она заплакала  и  воскликнула:

   "Свидетельствую, что нет бога, кроме Аллаха, и что Мухаммед-посланник Аллаха!" И потом мы взглянули на нее, и вдруг видим, - она  стала  кучею пепла рядом с кучею от ифрита. И мы опечалились о ней,  и  мне  хотелось быть на ее месте и не видеть, как это прекрасное лицо, сделавшее мне такое благо, превратилось в пепел, но приговор Аллаха неотвратим.

   И когда царь увидел, что его дочь превратилась в кучу пепла, он выщипал остаток своей бороды, стал бить себя по  лицу  и  разорвал  на  себе одежды, и я сделал так же, как он, и мы заплакали о девушке.  И  подошли придворные и вельможи царства и увидели султана в  состоянии  небытия  и две кучи пепла. И они удивились и походили немного вокруг царя,  а  тот, когда очнулся, рассказал им, что случилось у его дочери с ифритом, и это было для них великим несчастьем, и женщины и девушки закричали, и царевну оплакивали семь дней.

   И царь приказал выстроить над прахом своей дочери  большой  купол,  и под ним зажгли свечи и светильники, а пепел ифрита развеяли по  воздуху, чтобы проклял его Аллах. И после этого царь заболел болезнью, от которой был близок к смерти, и его болезнь продолжалась месяц, а потом он поправился, и его борода выросла, и он призвал меня и сказал:  "О  юноша,  мы проводили время в приятнейшей жизни,  в  безопасности  от  превратностей судьбы, пока ты к нам не явился. О, если бы мы не видели тебя и не видели твоей гадкой наружности! Из-за тебя мы претерпели лишения: во-первых, я лишился моей дочери, которая стоила сотни мужчин, а во-вторых, со мной случилось от огня то, что случилось, и я лишился своих зубов, и умер мой евнух. А ни раньше, ни после этого мы ничего от тебя не видели. Но  все от Аллаха, и нам и тебе; слава же Аллаху за то, что моя дочь  освободила тебя и сама себя погубила! Но уходи, дитя мое, из моего  города,  достаточно того, что из-за тебя случилось. Все это было предопределено и  мне и тебе, уходи же с миром, а если я еще раз тебя увижу, я убью тебя".

   И он закричал на меня, и я вышел от него, о госпожа, не веря в спасение, и не знал, куда идти. И в моем сердце прошло все то,  что  со  мной случилось: как разбойники оставили меня на дороге, как я от них спасся и шел месяц и вошел в город чужеземцем и встретился с портным и с женщиной под землею и спасся от ифрита, после того как он был намерен убить меня, и я вспомнил обо всем, что прошло в моем сердце, с начала  до  конца,  и восхвалил Аллаха и воскликнул: "Ценою глаза, но не души!" И я  сходил  в баню, прежде чем выйти из города, и обрил себе  бороду  и  надел  черную власяницу и пошел наугад, о госпожа моя, и каждый день я плакал  и  размышлял о бедствиях, случившихся со мною, и о потере  глаза.  И  думая  о случившемся со мною, я всякий раз плакал и говорил такие стихи:

   "Всемилостивым клянусь, смущенья, сомненья нет,

   Печали, не знаю как, меня окружили вдруг.

   Я буду терпеть, пока терпенье само не сдаст;

   Стерплю я, пока Аллах судьбы не решат моей.

   Стерплю, побежденный, я без стонов и жалобы,

   Как терпит возжаждавший в долине в полдневный зной.

   И буду терпеть, пока узнает терпение,

   Что вытерпеть горшее, чем мирра, я в силах был.

   Ничто ведь не горько так, как мирра, но будет ведь

   Еще боле горько мне, коль стойкость предаст меня.

   И тайна души моей - толмач моих тайных дум,

   И тайное тайн моих - о вас мысли тайные.

   И скалы б рассыпались, коль бремя мое несли б,

   И ветер не стал бы дуть, и пламя потухло бы.

   И если кто скажет мне, что жизнь иногда сладка,

   Скажу я: "Наступит день, что горше, чем мирры вкус".

   И я скитался по странам и приходил в города и  направился  в  Обитель Мира - Багдад, надеясь дойти до повелителя правоверных и рассказать ему, что со мной случилось. Я пришел в Багдад сегодня вечером и  нашел  моего первого брата, вот этого, стоящим в недоумении, и сказал ему: "Мир с тобою!" - и побеседовал с ним, и вдруг подошел к нам  наш  третий  брат  и сказал нам: "Мир с вами, я чужеземец", - и мы отвечали: "Мы  тоже  чужеземцы и пришли сюда в эту благословенную ночь". И  мы  пошли  втроем,  и никто из нас не знал истории другого, и судьба привела нас к этому месту и мы вошли к вам. Вот причина того, что я обрил бороду и усы  и  лишился глаза".

   "Поистине, твоя история удивительна,  -  сказала  госпожа  жилища.  - Пригладь себе голову и уходи своей дорогой". - "Я не уйду, пока не услышу истории моих товарищей", - сказал второй календер.

Примечания

   34. Калам - тростниковое  перо,  употребляемое  для  писания  арабским шрифтом.

Дополнительно

1001 ночь. Арабские сказки