Доносчику первый кнут (значение) — поговорка о неодобрении доноса; предупреждение доносчика о том, что и ему может навредить его же донос.
В старину государство поощряло (и поощряет) доносы, так как это лучший способ предупредить преступления.
В то же время, недобропорядочные подданные стали пользоваться лжедоносами, чтобы отобрать имущество у соседа, недруга, родственника и т.д. Тогда государство было вынуждено ввести наказания за лжедоносы и правила рассмотрения дел по доносам (например, пп. 13, 14 главы II Соборного Уложения 1649 года). В то время и появилась эта пословица. Она указана в книге "Пословицы русского народа" (1853 г.) В. И. Даля (раздел "Вина – Заслуга").
Следует отметить, что нелюбовь к доносчикам была не только в России. Так, Древнеримский историк Светоний Гай Транквилл (ок. 75 – 160 г. н.э.) в книге "Жизнь двенадцати цезарей" (книга 8 "Домициан") пишет про римского императора Домициана (51 – 96):
"Ложные доносы в пользу казны он пресёк, сурово наказав клеветников, – передавали даже его слова: "Правитель, который не наказывает доносчиков, тем самым их поощряет""
Исследователь русского фольклора Максимов Сергей Васильевич (1831 – 1901) в своей книге Крылатые слова: По толкованию С. Максимова (1899 г.) / [Послесл. и примеч. Н. С. Ашукина] описывает расследование того времени:
"Доносчик и обвиняемый приводились в судную избу вместе, но допрашивались порознь: "истцу первое слово, а ответчику последнее". Так это и в пословицу попало. Первым ставили перед судейским столом обвинителя, который и повторял донос. Приводили обвиняемого. Он божился и клялся всеми святыми и родителями, отпираясь от поклепов и оправдываясь. Местами и временами он изругивался, искоса и в полуоборот волчьим взглядьем посматривая на злодея-доносчика. Приводили снова этого и ставили очи на-очи. Давалась "очная ставка". "Очи на очи глядят, очи речи говорят": доносчик стоит на своем, обвиняемый, конечно, отпирается. "И не видал, и не слыхал, и об эту пору на свете не бывал"
Тогда, по Уложению царя Алексея Михайловича и по древним судейским обычаям, уводили доносчика в особую пристройку "за стеной" судной избы или в "застенок". Там раздевали его донага, "оставляли босого и без пояса, в одних гарусных чулочках и без чеботов" -- как поется в одной старинной песне. Затем клали его руки в хомут, или связывали назад веревками, обшитыми войлоком, чтобы не перетирали кожи; на ноги привязывали ремень или веревочные путы. На блоке и в хомуте двое вздымали к потолку, двое других придерживали за ноги внизу, оставляя всего человека на весу вытянутым на "дыбе" и не допуская его концами ножных пальцев упираться в пол. Палач становился на бревешки, и вывертывал го лопаток руки (что называлось "встряскою"), и затем, как опытный костоправ, вправлял их, вдвинув изо всей силы на старое место.
Давали висеть полчаса и больше. Если "на подъеме" он не говорил того, что хотели слышать, тогда начинали "пытать" - допытывалися правды. Палач, или заплечный мастер, мерно биль по нагнутой спине "длинником", хлыстом или прутом ("батогом"), а то и просто палкой или даже кнутом, - словом, что первое подвернется палачу под руку, или на что укажут ему. С вывернутыми из суставов руками, со жгучею болью в груди, - на виске "под длинниками" или "под линьками" говорил пыточный с пытки "подлинные речи". Поседелый в приказах дьяк придвигал к дыбе в застенке свой столик: перо у него за ухом и пальцы в крюк. Мучительно-медленным почерком, чтобы какой-нибудь на бумаге крюк не выпустить из рук, "нижет приказный строку в строку, хоть в ряде слов нет проку". В это время доносчик висит на виске и говорит первые пыточные речи, или измененные и дополненные показания, ту "подлинную", понятия о которой несправедливо и неправильно перенесли потом на все то, что называется настоящим и имеет вид безобманного и истинного. Часто случалось, что доносчик, под длинниками, т.е. батогами или хлыстами, гибкими и хлесткими прутьями на дыбе, от своих показаний отказывался и сознавался, что поклепал напрасно или спьяну, или из мести и по злобе. Тогда его опять пытали три раза. И сталось так, как говорят пословицы: "на деле прав, а на дыбе виноват; пытают татя на три перемены".
Если доносчик с этих трех пыток подтверждал свое пыточное сознание, обвиняемого отпускали. Он успокаивался на той мысли, что "нескорбно поношение изветчика". В противном случае подвешивали на дыбу и этого: "оправь Бог правого, выдай виноватого".
"Били доброго молодца на правеже в два прутика железные. Он стоит удаленький, - не тряхнется, и русы-кудри не шелохнутся, только горючи слезы из глаз катятся", - выпевают по настоящее время слепые старцы по торгам и ярмаркам. Правится он на правеже ("на жемчужном перекрестычке", как добавляется в московской песне с указанием на то урочище, где было место старых казней), правится он, как береста на огне коробится, и с ущемленными в хомуте руками, - "хомутит" на кого-нибудь, т.е. или клевещет и взводит напраслину на неповинного, или сваливает свою и чужую вину на постороннего. В таком, по крайней мере, смысле и значении убереглось это слово до наших дней вместе с пословицей, обязательно предлагающей "первый кнут доносчику"."